Кто ты будешь такой?

Аля прислушалась – посвист ветра, иногда странный крик то ли животного, то ли птицы.

– По мне, так это скучно, – сказала она. – Каждый год одно и то же.

Ничего не ответил, подставил лицо ветру. Дальше шли молча. Может, Аля что-то не так сказала?

Шезлонгов у моря уже не было. Вместо них стояли два складных стула, поверх – подушки, сложенные пледы. Столик. На нем поблескивали два графина – красное и белое, вино и водка. Тарелка с фруктами, ножичек, отливающий серебряным металлом. Кое-где в песок были воткнуты и горели садовые фонарики, на столе стояла и трепетала язычком пламени в стеклянной колбе керосиновая лампа, Аля видела как-то раз такую в музее.

Константинович сел, жестом показал Але – садись. Она опустилась на стул – море перед ней заворочалось, запенилось. Волны усилились с полудня и теперь не на шутку бились о берег. Барса пробежалась по кромке, залаяла на волны.

Константинович налил Але вина, себе водки.

– Хорошее место – правда, ребенок?

– Вы о чем-то хотели со мной поговорить?

Он выпил водку залпом. Барса, успевшая окунуться, стряхнула воду с шерсти, прошлепала к режиссеру и улеглась у его ног.

– Не совсем поговорить. Скорее – договориться. – Посмотрел на море, помолчал. – В некотором роде стать партнерами. Да не в этом смысле, господи! Не сверкай на меня глазками. Режиссеров вечно выставляют сексуально озабоченными. Если уж чем мы и озабочены, ребенок, то никак не вот этим самым. Так что успокойся. Хотя детские шортики, в которых ты была утром, – прелестны. Но речь не об этом, а о человеке, который дорог нам обоим.

Константинович налил себе еще водки, посмотрел сквозь стекло стопки на подступающую из моря мглу.

– Ты ведь любишь его?

Аля промолчала – с какой стати она должна об этом говорить?

– А он тебя, как считаешь?

– Надеюсь.

– Надеется она, – фыркнул и выпил вторую рюмку. – Да Макарий сохнет по тебе, ребенок. Как я только не соблазнял его этим летом путешествиями – нет и все. Уж чем ты там его поймала, ума не приложу. – Пауза, во время которой Аля должна была, видимо, осознать свою ничтожность. Ей и в самом деле стало неловко, будто она украла что-то слишком несоответствующее по рангу, серебряную ложку с королевского стола. – Он и сюда отказывался приезжать, представляешь? Пытался оправдаться больным отцом, тем, что тот может в любой момент умереть. Сколько раз он к Виктору ездил за лето – раза три? А? Все лето смешно пытается скрыть свои чувства к тебе. Как будто я слепой, а я ведь, ребенок, его знаю лучше папы и мамы, лучше его самого. Все девчонки в театре расстроены, – рассмеялся, – он ведь только с виду монах.

Аля отпила маленький глоток вина. Что этот человек хочет от нее?

– Ты ведь слышала, что я сегодня сказал? Я правда очень хочу дать ему роль Павла.

– Хотите? Но вы сказали…

– Понимаешь, для этой роли ему нужно соответствующее душевное состояние, некая незаживающая рана. Иначе не выйдет. Он стал лучше играть, да. Поднабрался ремесла. Но эту роль он на одной игре не вытянет. Не справится, сфальшивит. А я хочу снять хороший фильм.

– Я не понимаю…

– Я страшно обрадовался, ребенок, когда узнал про тебя. Ничто так не калечит, не переламывает человека, как любовь. Я надеялся, что ты окажешься стервой, которая хорошенько помотает ему нервы, а еще лучше этакой шалавой, изменяющей направо и налево. Этого было бы достаточно. Но – да что же ты будешь делать – и тут пацану повезло. Везунчик по жизни. Никаких потрясений. Ничем особо не болел. С друзьями всегда все хорошо, внимания девчонок хоть отбавляй. Любимчик у учителей. В театре все его любят, никаких конфликтов. Любая девушка готова запрыгнуть в койку.

– Как же никаких потрясений? А те самые деньги…

– А, ребенок, вся эта детская история для Макария не больше, чем история об испачканных штанишках.

– Но в результате он рос без отца.

– Вот именно! Все эти клушьи завывания – ни о чем. Если бы Макарий рос рядом с Виктором, то получил бы все, что надо, сполна и не оставался бы сейчас мальчишкой. Я хотел, чтобы он в армии побывал, но и тут проскочил.

Две чайки с криком пролетели над их головами. Режиссер отломил хлеб и бросил в воду. Поймали на лету. Барса вскочила и принялась лаять, пока те не исчезли.

– Вы сказали Макару, что пробы прошли хорошо.

– А они и прошли хорошо. Макарий идеально подходит для этой роли, идеально. По всем параметрам. Я нутром чувствую – его. Но боюсь, что не вытянет. Я уже сам весь извелся, размышляя обо всем этом.

– Зачем вы мне это говорите?

– Ты можешь помочь, ребенок. Видишь ли, иногда само загорается, а иногда нужно чиркнуть и поднести спичку, чтобы вспыхнуло. И ты можешь поднести эту спичку.

Море пригнало особенно сильную волну, она почти дотянулась до ног Али.

– Каким это образом?

– Устроить Макарию потрясение. Очень сильное потрясение.

– Предлагаете яду выпить?

Засмеялся.

– Это было бы лучше всего. Но такого я не могу у тебя просить. – Взял с тарелки четвертинку маленькой сморщенной груши, положил в рот. – Это маринованные груши. Попробуй, Римма отлично их делает. Очень вкусно.

– Так как я могу помочь Макару?

Посмотрел на нее.