Кто ты будешь такой?

– А ты умная девушка, хоть и читаешь одни романы. – Взял еще четвертинку. – Самоедское лакомство, как сказал когда-то Мандельштам. Он сказал это про черный хлеб с солью, облитый подсолнечным маслом и посыпанный сахаром. Или это был не Мандельштам. Хочешь скажу, почему ты читаешь одни романы? Потому что надеешься заполучить такую же любовь.

– Все надеются.

– Ой, нет, ребенок. Никто не хочет держать высокую ноту всю жизнь. Это утомительно, непрактично. Редко кто на это решается.

Аля отпила вина.

– Так что вы хотите?

– Если сейчас, когда ваши чувства на пике и еще не пошли на спад, отнять тебя у него, он получит удар, потрясение, о котором я говорю.

– Как это – отнять?

– Исчезни, ребенок. Оставь Макария. Внезапно, больно, без предупреждения.

– Вы шутите?

– Ничуть. На время, господи, не смотри так на меня, на год. Мы тебя устроим, поможем. Потом все ему объясним, когда птенчик уже вылупится.

Аля поднялась со стула. Барса тявкнула. Сердце застучало в ушах. Дышать стало трудно, будто ветер собрал песок с мелким гравием и забил ей нос.

– Я не собираюсь играть в подобные игры. Хорошего вечера. – Она направилась к тропинке.

– У тебя несложный выбор, – крикнул ей в спину, – помочь Макарию состояться или не помочь. Будет ли другой шанс у него? Подумай, ребенок. – Послышался стук стекла, режиссер налил себе еще водки. – Сколько ему? Уже скоро двадцать восемь?

Она вернулась, схватилась за спинку стула.

– Рано или поздно в жизни любого что-нибудь да случается.

– Бывает, что и нет. Или будет слишком поздно. Небольшая жертва, а? Ради любви? Ради любви жертвуют очень многим, поверь, я много пьес прочитал. Да сядь ты, хватит пробовать стул на прочность, все равно не сломаешь. Угощайся вот персиками, посмотри, какие спелые.

Аля прошла вперед и встала напротив режиссера.

– Вы ставите мне ультиматум?

– Боже упаси. Выбор за тобой. Я только прошу.

– Но если я не соглашусь, вы не утвердите его?

– У меня есть и другой человек на эту роль.

– Я о вас разные вещи слышала, но не верила. Вы чудовище.

Он шумно вздохнул:

– Мне совершенно все равно, ребенок, что ты думаешь обо мне. Ты лучше вот о чем подумай: сам Макарий, как считаешь, что он хочет больше всего на свете? Неужто пить чай с тобой на кухне?

– Вы не единственный режиссер в Москве.

– Разумеется.

Аля почувствовала, что дрожит. Да что же это такое? Нужно немедленно уйти и рассказать Макару, что за человек его любимый Константинович. Но она не уходила.

– Это… пакость какая-то. Макар же так вам доверяет. И с чего вы вообще решили, что у вас есть право распоряжаться мной и им?

– А у кого есть это право, ребенок? Кто дает его, не подскажешь? В следующий раз запишусь на прием, встану в очередь, – фыркнул.

Море притихло, словно прислушивалось к разговору, и вдруг ударило с удвоенной силой, залило весь берег, намочило Але туфли. Константинович приподнял ботинки, с них полилась вода. Барса, защищая хозяина, отчаянно залаяла, погнала волну назад в море.

– Вам нет до Макара дела, да и вообще до кого бы то ни было. Вы это делает для себя.

– Я и не отрицаю. Только хочу уточнить маленькую деталь. – В его голосе проскользнула злость. – Для себя, то есть для кино, искусства. Это и в самом деле единственное, что здесь, – он развел руки в стороны, – имеет смысл.

– Для вас. – Аля скрестила руки на груди, ветер с моря показался вдруг ледяным. – Имеет смысл для вас. А для меня имеет смысл совсем другое. И с какой стати мне хотеть, чтобы я мучилась, Макар мучился? Чтобы он лишился нашей любви, чтобы хорошо сыграть выдуманную? Только чтобы вам досталось больше премий, больше славы?

– Бог весть, что ты несешь. Ничего он не лишится. – Константинович посмотрел на часы на руке, подсветил их кнопкой. – Знаешь, в супермаркетах дают, бывает, бонус. Покупаешь пять пачек масла и получаешь бесплатно какую-нибудь присоску на холодильник – утенка, клубничку, помидорку? Так вот через год ты получишь такую помидорку. И Макар тоже. Через год у вас будет та книжная любовь, о которой ты так мечтаешь, ребенок. Ну а уж ваши горячие простыни, когда встретитесь, будете заливать ледяным вином! Кстати, раз уж зашла речь, другим способом ты ее, эту твою настоящую любовь, и не получишь. Войны или революции не предвидятся в ближайшее время. И «Титаник», – он вдруг хихикнул, – давно затонул.

Она на секунду смешалась – этот человек знает про плакат в ее комнате в общежитии? Или случайно так сказал?

– Специально никто такого не делает.

– А почему нет? Результат будет тот же. К тому же не выпендривайся, ребенок, ты, как и все, придумываешь, режиссируешь свою любовь каждый день, просто на мелком уровне. Я же предлагаю тебе уровень повыше.

Аля решила проигнорировать эти безумные попытки ее подкупить.

– А с чего вы взяли, что эта подлость поможет Макару? Может, он и в самом деле не такой уж талантливый актер? Может, он из тех, кому суждено всю жизнь играть слуг и почтальонов?