Минута, другая. Вдруг показалось, что белье под спиной липкое, точно его облили растаявшим мороженым. Она села. Одежда тоже была липкой, сальной, грязной. Аля вскочила, резко стянула с себя все. Вытащила из только что собранной сумки чистое белье, шорты и футболку. Замерла. Теперь липкими казались уже кожа, волосы, даже ресницы. Немедленно все смыть, стереть! Схватив полотенце, побежала в душ. Но едва струи воды коснулись головы, как до нее дошло, что и вода в этом доме было
Вернувшись в комнату, тщательно обтерлась полотенцем, переоделась. Обрызгала себя духами с привычным запахом. Села на подоконник. Открыла створку окна. Музыка заиграла громче. Послышался смех вдалеке, а вот уже и совсем рядом. Всплески, крики – компания перебралась в бассейн. Звон бутылок, стаканов. Аля подтянула ноги, уперлась подбородком в колени, чтобы они перестали дрожать. Принялась внутри головы растягивать время и пространство, как невидимую жевательную резинку, – растягивала и отпускала, ждала, когда она примет исходную форму, чтобы снова растянуть. Прошел час? Или пятнадцать минут?
– К морю, к морю! – послышался с улицы пьяный голос Духова.
– К морю, – тонко крикнула Полинка.
– К морю, – рыкнула басом полоумная Рита.
– Римма, вы с нами? – опять Макар. – Отлично! Алеша, поможешь захватить бутылки?
Снова бултыхание воды и смех.
И вот уже крик Духова под окном.
– Алька, ты там? Спускайся, мы идем к морю.
Она высунулась в окно:
– Макар, поднимись на минутку.
Вбегает весь мокрый, совершенно пьяный, пропахший алкоголем и хлоркой. Запинается о сумку посреди комнаты, хватает Алю за руку:
– Пошли, мы все идем купаться.
– Погоди. Я сейчас тебе расскажу кое-что. – Аля спрыгивает с подоконника. – Твой Константинович…
Прерывает ее поцелуем и громким пьяным смехом:
– Аля, Алька, Алечка! У меня главная роль! Главная! Римма с Ритой меня сейчас носили на руках! Я даже матери и отцу сегодня позвонил. Пойдем веселиться!
– А ты знаешь, что заявил мне твой Константинович…
Не слушая, поднимает ее, попытался понести, но падает вместе с ней на кровать. Аля больно ударяется ребром.
– Макарушка, ну где ты? – Это Римма. – Мы пошли.
– Макар, да послушай же, что я скажу… Твой Константинович, он…
Прислоняет ладонь к ее губам. Опять смеется и говорит что-то невразумительное про то, как в прошлом году Алешу в этот день, то есть ночь, ужалила медуза, а они здесь никогда не жалят… Смеется над своими словами.
– Духов! – Голос с улицы, Полинка. – Мы уходим, догоняй!
– Все – идем! – кричит он, повернувшись к окну.
Тянет Алю к выходу:
– Пойдем. Нас ждут.
– Ты иди, я тут побуду. Иди, иди… мне не хочется.
Замирает в нерешительности:
– Правда? Но это… знаешь ли… некрасиво. Они все мои друзья и радуются за меня.
– Макар! – кричат уже хором.
Отпускает руку Али. Зашатавшись, чуть не падает, но удерживается.
– Ну и сиди тут!
Разворачивается и выбегает в коридор, мчится с шумом вниз по лестнице.
Раскатистый лай Барсы в утреннем воздухе разбудил Алю. Окно по-прежнему было открыто. Макар спал рядом без одежды. К его плечу и заднице прилипли тонкие полоски водорослей. Аля услышала, как на улице хлопнули дверцы машины и спустя некоторое время по гравию зашуршали шины. Живот заполнила пустота, от которой резко свело внутренности. Аля села на кровати. Так вчера и уснула в шортах и майке. Голова немного кружилась. Надев шлепанцы, спустилась на улицу. Территория уже была прибрана, только в бассейне плавала корка от дыни, да салфетка в пятнах соуса как-то угодила меж веток акации. Солнце еще не появилось, от земли тянуло прохладой. В небе и предметах оставалось еще много грифельного, но его теснил алый, воспаленный. Стволы деревьев, фасад дома покрылись алыми же световыми лишайниками. Аля обошла дом вокруг. Машины действительно не было. Она взяла в холле ключ от калитки. В этот раз он висел на крючке.
Со стороны степи у забора уже скопились подношения – дыня, абрикосы в пластиковой бутылке, пирожки в корзинке. Аля взяла пирожок, вдохнула – пах картошкой. Положила назад. Есть совсем не хотелось. Благодарность от людей, которым Константинович помог. Разумеется, чтобы чувствовать себя кем-то вроде хана всемогущего.
Она дошла до пляжа, там уже снова стояли лежаки, ветер трепал два зонта. Море радостно, по-детски плескалось о серый берег – солнце должно было вот-вот взойти. Ночные волны нанесли водорослей, и те кишели у берега. Она постояла, посмотрела на место, где была вчера унижена. Влево по побережью уходила тропинка, Аля свернула на нее, прошла метров триста: берег выпучился, поднялся, расслоился песочным пирогом, а море ушло вниз. Солнце уже разреза́ло щель в горизонте и протискивалось сквозь нее, цепляясь, как огненный паук длинными лапками, за колючки в степи, щиколотки Али. Протиснулось, родилось. В триллионный раз? В какой раз оно взошло над этим кусочком моря? Стало жарко, ярко.