Кто ты будешь такой?

Поляна. Анна Иоанновна мирно спит. Все выглядит так, будто сейчас старушка Але снится. Кажется, прошло много дней, а то и лет после того, как они перекусывали тут и на Алю напал приступ. Яркость красок усилена. Тени слишком длинные. Два Андрея сидит и читает книгу, в первый раз за весь день у него довольное выражение лица. Вот он глядит на Алю снизу. Отвечает ей. А что она спросила? Они идут по лесу. Жуковский что-то рассказывает – весело, радостно. Весь оживился. Она не понимает ни слова. Но другая Аля понимает и что-то произносит. Даже смеется. А вообще, ее будто нет, будто она исчезла или никогда и не была. Лес сам по себе. Грибы, цветы. Валежник. Ягода. «Если Алевтина съест ягоду, то превратится в ягоду, и ее склюет ворон. Алевтина понимает меня?» Аля тянет руку к маминому знакомому платью, нет… чего это она, это же Макар! Она хватает его за руку. Прижимается к нему. Какого черта его так долго не было? Какого черта он оставил ее одну? Она зла на него, обижена. Но она так хочет его. Так невозможно соскучилась по его ласкам. Мужское тело такое жесткое, крепкое, как панцирь. Они лежат на земле, она на нем, ее ладони, локти уперлись в его грудь, серую майку. Что-то немного не так. Тело не такое. Рыжие усы, удивленно-измученный взгляд. А, это же Два Андрея. Сжал ее руки. Весь дрожит. Ну и ладно! Она сейчас сделает это всем назло. Макару назло. Врал, что любит ее. Бросил, не искал. Она бы его непременно нашла, никогда бы не поверила глупым запискам. Аля наклоняется ниже, чтобы поцеловаться. Усы ее останавливают, зачем вот эти усы? Кажется, она говорит это вслух. Нет, целовать в усы, пожалуй, не будет. Она крепко, с удовольствием прижимается к мужскому телу, втискивается в него, крупные мужские руки, наконец, принимают решение, обхватывают ее за спиной и неумело стягивают с нее джинсы…

2006, конец августа, Медвежьи Горы

Лето в Медвежьих Горах пылилось, катилось красным солнцем-мячом с холмов, закатывалось в высокую траву, плавало, покачиваясь, на мелких волнах речки Поповки. Обдавало жаром и освежало ливнями, любовно растило яблоки на яблонях в городском парке, накладывало ровный загар на лопатки детей, перебирающих вечный песок в песочницах, наливало цветом гроздья рябины. Каталось на крышах городских автобусов, занимало свободные лавочки во дворе или усаживалось сзади велосипедиста, обнимало его и командовало, на какую улицу сворачивать. Обесцвечивало светофоры и лобовые стекла в машинах. Донашивало вместе с горожанами выцветшие уже наряды, сандалии, шлепанцы. Выманивало плавающих в настоянном чаду квартир затворников на балконы, заставляло философствовать над протекающей жизнью. Лето шло мимо Али, не задевая ее своими разгоряченными локтями и коленями.

В августе в город навезли арбузов и дынь, и те грели бока на развалах. В палисадниках в частном секторе расцвели гладиолусы и георгины, из открытых окон ежевечерне наплывали запахи варящихся варений, компотов, настаивающегося маринада или рассола. Даже Анна Иоанновна иногда помешивала что-то ягодное в маленькой кастрюльке на кухне, вся раскрасневшись от жара, несмотря на открытое окно. Жуковский уехал в Питер изучать материалы для докторской, и теперь Аля приходила к Анне Иоанновне, не опасаясь наткнуться на его взгляд. Она избегала Жуковского. Не могла объяснить того, что случилось в лесу, даже себе.

Все лето телефон Духова был вне сети. В начале августа Аля еще раз съездила в Москву. В театре шел ремонт. В квартире сменили замок. На звонок не ответили. От соседского мальчишки, громыхавшего самокатом по лестнице, она узнала, что там живут другие люди. «То есть Духовы квартиру продали?» Пожал плечами. Через два пролета свесился через перила: «Они не по-нашему говорят».

Почти год прошел, многое могло измениться. Возможно, ни ее предательство, ни она сама уже не имели для Духова значения. Але оставалось или вернуться к первоначальному плану и ждать вестей от Константиновича, или снять жизнь с паузы и двигаться дальше. Только вот куда?

В предпоследнее воскресенье августа отмечали День города. Аля и Анна Иоанновна отправились на площадь Ленина, где и был устроен праздник. Людей собралось тысячи две. Торговые палатки трепал суховей. На огромном сине-красном батуте прыгали и визжали дети. На сцене танцевали почтенного возраста и размеров женщины в народных русских костюмах.

Аля и старая Жуковская съели по мороженому, выпили медовухи, купили по пряничному медвежонку – символу города. За все платила Анна Иоанновна и возражений не принимала.

– Без тебя, Алечка, я бы так и сгинула без следа, а теперь в библиотеках останется отличный травный сборник.

Анна Иоанновна отдала на макет и издание все свои накопления. Когда Аля напоминала об этом, пытаясь отказаться от очередного сбитня, старушка шутливо (не шутливо!) сердилась.