Кто ты будешь такой?

Она помешала ложкой суп – густой, острый, с рисом и перцем, – харчо, кажется. От супа шел дымок, скользил вверх, растворяясь в ясном октябрьском воздухе. Столовая была наполнена золотистым отсветом листвы школьного сада, примыкавшего к окнам. Так буддийский храм полнится сиянием от золотых статуй. Разбавляли медовую листву пятна красных кленов, как в том же буддийском храме разбавляют золото алые подушки, дорожки и опорные столбы.

Аля подняла ложку над супом, посмотрела на нее – та весело переливалась на свету. Положила ложку назад, отодвинула тарелку. Взглянула на кусочек черного хлеба на салфетке, вдохнула его кислый свежий запах. Тоже отодвинула. Прижалась щекой к пахнувшей хлоркой столешнице, уставилась на плавающие в стакане с компотом круглящиеся абрикосы, части груш и яблок – фруктовые трупики, обретшие вдруг всем на удивление прижизненную форму. Учительницы, сидевшие за особым столом, неодобрительно поглядывали в ее сторону. Искаженные толщей компота, они казались потусторонними существами.

Режиссер давно забыл об Але. Это откровение не было таким уж откровением, по правде говоря. Она выпрямилась, посидела немного, так и не притронулась к еде. Поднялась, убирать за собой поднос не стала.

Зашла в библиотеку, взяла курточку, потом отнесла ключ в учительскую, повесила на щиток. В комнате пили чай две учительницы. Она сказала им, что больше не работает здесь, пусть ищут другую библиотекаршу.

Разгар дня, и в городском сквере, который она пересекает быстрыми шагами, многолюдно. Бегают собаки, кричат дети, кричат их мамы, смеются подростки, так и не дошедшие до школы, в их руках поблескивают бутылки и алюминиевые банки. Золото всех оттенков наплывает, наползает отовсюду. Буддийская священная позолота продуцирует сама себя. А может, меж русских деревьев бродит спятивший Мидас. Или местный алкоголик лежит на лавочке и грезит о пиве, наделяя все вокруг пивными оттенками. В золото в некоторых местах вливается киноварь: рдеют осины, бересклет, кизильник – молитвенные барабаны, красные православные хоругви. Аля переходит на бег.

Вот и учительский дом. В стены и окна летят листья. Аля взбегает по лестнице, врывается в комнату. Так, документы, деньги, немного вещей, записная книжка. Оглядывает комнату: густая тень, редкие пятнышки солнца на боку электрической плитки, спинке железной кровати. Пыль на полу. За окном – золотой буддийский свет. Что она делала здесь все это время?

И вот уже электричка мчится мимо осенних лесов. Аля сидит, сжав плотно колени, скрестив пальцы на руках, вдавив подушечки одной руки в кожу другой, вглядывается в густо взболтанный и понемногу оседающий воздух. Тени от обтянутых шоколадным дерматином лавочек удлиняются. Холодает. Пассажиров немного. Пахнет осенним ветром и антоновкой. План у Али таков: найти Духова, а если этого не выйдет или он оттолкнет ее, вернуться к своей прерванной жизни. Кто бы Аля ни была, она точно не библиотекарша из Медвежьих Гор.

Москва. Многолюдная платформа. Чемоданы, грузчики, крики, восклицания и звуки поцелуев. Аля набирает выученные наизусть цифры сотового Макара. Вне сети. Вот и все. Набирает домашний. Может, в этот раз люди, живущие в его квартире, скажут что-нибудь на русском? Трубку долго не берут.

– Алло.

– Привет. – Ее голос срывается на шепот. – Это я. Аля.

– Аля? – переспрашивает Духов.

– Ну да, – она смеется, неискренне, фальшиво. – Привет! Узнал?

Какие плоские слова, зачем она их говорит?

– Ты еще помнишь меня?

В трубке долгая тишина. К глазам Али подступают слезы. Не то, не то, она говорит не то! Нужно сказать что-то другое – какие-то другие слова, которые правильно настроят разговор.

– Алька, это ты?

– Я.

– Ты где?

– Я у Белорусского вокзала. Я хотела… Мы можем увидеться?

Снова тишина, на этот раз недолгая.

– Жди меня у моста рядом с радиальной, в переходе. Стой там и никуда не уходи, договорились?

И вот она стоит, прижавшись к холодной каменной стене. Старые грузинки рядом торгуют виноградом и грушами, пуховыми платками и носками. Старик с белыми, как у куклы, волосами, собирает деньги для собаки, которая, растянувшись на картонке, уныло следит за мелькающей разнокалиберной обувью. Несколько листьев, принесенных подошвами прохожих, превратились в месиво, и голуби пытаются их клевать.

Духов появляется со стороны вокзала, возникает в проеме, заполненном все тем же буддийским светом, который к вечеру налился тяжестью.

– Привет.

– Привет.

Черное пальто, брюки, ботинки. Пострижен почти налысо. Выглядит старше, чем она запомнила. Аля не знает, что говорить, он тоже молчит.

– Мы можем поговорить где-нибудь не здесь? – спрашивает она. – Мне нужно многое тебе рассказать.

– У тебя есть время? Ты торопишься?

Время у нее есть. Если что у нее и есть, то как раз время. Духов говорит, что должен вернуться на поминки отца. Он заезжал в квартиру всего на пять минут: один из гостей забыл документы. Просто чудо, что она в этот момент позвонила. Если она хочет, то они могут встретиться позже вечером. Ну или она может пойти с ним и потерпеть немного.