Кто ушел и кто придет (СИ)

— Может, сейчас она начинает от этого отходить, — Губерт поставил на стол свою коробку. — Где у тебя чайник? А, здесь только пищевой автомат. Не люблю я чай из автоматов, ну да ладно, — он нажал кнопку на автоповаре и принялся открывать коробку. — Тебе понравились ее стихи?

Мадлон села на диван. Пусть Губерт сам хозяйничает, раз уж взялся.

— Честно говоря, я плохо их понимаю, да и к музыке малочувствительна. Я больше наблюдала за теми людьми, которые пришли к ней.

— И кто ее поклонники?..

— Молодежь, вроде меня и Анни. Вряд ли там был кто-то старше тридцати. Я… Меня удивило то, что творчество Анни, кажется, действительно влияет на них. Они как будто в самом деле задумываются над тем, что она пишет, примеряют к своей жизни, принимают ее идеи.

— А что тебя удивляет? Искусство должно влиять на людей, на то оно и искусство. Разве тебя никогда не затрагивали книги и фильмы?

— В детстве — пожалуй…

— Да, ты ведь не очень восприимчива, но большинство чувствует сильнее. Поэты, музыканты и прочие художники, если они хорошо делают свое дело, начинают в некотором роде вести за собой других. А ты что, тоже хотела бы так влиять на кого-нибудь? — он проницательно взглянул на дочь.

— Наверное, да… — она снова вспомнила, как, сидя в уголке, наблюдала за людьми, которые слушали Анни, вспоминала свое удивление от понимания того, что можно воздействовать на кого-то вот так, простыми рифмованными строчками и перебором струн. И для такой власти не надо быть ни в Мировом совете, ни сеять страх, как Мортон.

Губерт улыбнулся.

— Что же, поэта из тебя, наверное, не выйдет, музыку ты не любишь, разве что в прозе можешь себя попробовать. Ну, или в техноискусстве, в котором я, к стыду своему, до сих пор слабо разбираюсь. Литература мне ближе. Говорят, одну книгу способен написать любой человек, я и то написал — две штуки. Правда, обе научно-популярные. Ага, вот и чай, — Губерт поставил на столик две чашки, нашел ложечки и переложил на блюдо пирожные из коробки. — Это мои любимые, надеюсь, тебе тоже понравятся. Вкусно?

— Да, очень. Сам готовил?

Он кивнул, прожевал пирожное и снова заговорил:

— А насчет творчества — попробуй, почему бы и нет. Может, и у тебя получится стать этаким маленьким властелином душ.

— Ты не очень в это веришь, да?

— Ну, как тебе сказать… Литература должна вызывать эмоции и будить воображение, а для этого желательно самому прочувствовать и представить то, о чем пишешь. Ты, конечно, можешь смоделировать, рассчитать, прикинуть, какие чувства вызовет та или иная ситуация, но поверят ли тебе? Можно ли, к примеру, заставить восхищаться чем-то, если сам не испытываешь этого чувства? Или бояться, если сам не знаешь страха? Я уж не говорю про любовь… Впрочем, попытайся. Быть может, ты одна из тех, которые способны делать все с холодной головой, даже творить. В любом случае, я заранее тебя поддерживаю и буду рад почитать все, что ты напишешь, — он придвинул ей блюдо с оставшимися пирожными. — Доедай. Мне-то много есть не стоит, и так ремень не застегивается… Ну, а как ты поживаешь? Как настроение, как дела на работе?

— Я собираюсь уходить оттуда.

Губерт высоко поднял светлые брови.

— Почему?

— Лечу волонтером в научную экспедицию на Нарат, Анни позвала. Мне давно хочется сменить обстановку, увидеть что-то новое. Я могу позволить себе эту поездку, у меня много денег, даже не обязательно искать работу после возвращения. Год или два смогу прожить и так. Конечно, я бы предпочла не увольняться, но это долгая поездка, мне не дадут такой длинный отпуск.

— Тебе настолько нравится твоя работа?

— Меня определила туда система, и за все время, что я проработала, ко мне не возникало претензий. Думаю, я там на своем месте.

Губерт помолчал, глядя на нее так, словно ждал продолжения, не дождался и произнес:

— Ты ничего не сказала о своих чувствах.

— А при чем здесь они? Каждый человек есть ресурс, и дело каждого — работать на благо человечества там, куда распределила система. Выполнять свое предназначение, иными словами.

— Исполнение предназначения должно бы доставлять удовольствие, — заметил Губерт, — но, может, я так считаю лишь потому, что я в некотором роде гедонист. Ресурс… Гм… Не уверен, что хотел бы считать себя всего лишь ресурсом. Ресурсами слишком легко пожертвовать, а цель не всегда оправдывает средства. Хотя зачастую это вопрос веры в эту самую цель… Скажи-ка, а во что ты веришь?

— В то, что мы сумеем построить лучшее будущее. В совершенство, если хочешь.

— Совершенство! Прекрасная идея сама по себе, но некоторые воплощают ее кошмарными средствами, не жалея тех самых ресурсов. Взять хотя бы этого психопата, что работал у меня под боком… Ох, прости! Не хотел тебе напоминать.

— Ты про Мортона? Меня от его имени в дрожь не бросает. Для меня в этой истории не было ничего ужасного, ведь он не успел избить меня или убить, а послушать его было даже интересно.

— Ты имеешь в виду его ницшеанский бред? — поморщился Губерт. — Вот уж не ожидал, что это произведет на тебя впечатление.