Фамилия погибшей резанула Бурлакова по ушам. За последний истекший месяц пришлось общаться с этой девушкой не единожды, поскольку именно в ее смену в нейрохирургии был убит Игорь Юрьевич Херсонский.
Крохмалева на опросах рыдала и стояла твердо на своем: прилегла вздремнуть в ординаторской. Входная дверь, ведущая на лестничную площадку, была закрыта на ключ, ключ торчал в замочной скважине изнутри, и о том, как проник посторонний в отделение, она понятия не имеет.
Не хватало теперь где-нибудь в сумочке Ольги Петровны обнаружить записку или в «Одноклассниках» – ее страничку с жалобами на зверя-полицая, истерзавшего ее допросами. А то и похлеще – заявление, что капитан Бурлаков своими беспочвенными подозрениями опорочил ее имя, и жизнь для нее потеряла всякий смысл.
Но сумочки нигде поблизости не наблюдалось. И записки в карманах одежды тоже. Как и телефона.
Оля Крохмалева два года тому назад окончила медицинский колледж. Родом она была из села. Устроившись на работу в Артюховске, стала снимать квартиру.
Трудоустроиться ей сложности не составило – в нейрохирургическом отделении больницы имени Пирогова она проходила практику и оставила о себе хорошее мнение. А текучка среди медицинского персонала среднего звена – явление постоянное.
Квартиру снимала у своей же сотрудницы, санитарки нейрохирургии. По свидетельству сотрудников, девушкой была не слишком общительной.
Врачи отзывались о ней как о старательном, дисциплинированном работнике, медсестры и санитарки – как о молчунье. Только Яна Полынина, тоже медсестра из нейрохирургии и бывшая однокурсница Ольги, была о ней своего особого мнения – как о простушке и серой мышке.
– Пионэрка! – с насмешливой гримаской охарактеризовала однокурсницу Яна. – Село!
Подруг у Оли не было, из сотрудников более-менее тесно она общалась именно с Яной, по причине общего студенческого прошлого. Но Яна, как ни старалась, не могла припомнить ни одного их задушевного разговора.
Парня у Ольги тоже не было. По крайней мере, Яне об этом ничего не известно. Яна уверена, что, появись у Ольки парень, она бы непременно похвасталась.
Не намного больше рассказала хозяйка квартиры, Валентина Трофимовна Симонова. Вообще, как-то странно она вела себя. Понятно, что расстроена, оглушена случившимся, но уж слишком немногословна, сдержанна. Заторможенная какая-то. Прежде чем ответить на вопрос, подумает, каждое слово прямо-таки выталкивает из себя, как раба по капле.
Скрывает что-то или так уж устроена? Или бурлаковское удостоверение производит свое гипнотическое действие?
Оля хозяйке очень нравилась – скромная, застенчивая девушка, не чета нынешним. Наверное, только в селе такие девушки еще и остались. И то – не факт. Никаких дискотек, компашек и мальчиков – работа и дом. Ну, еще библиотека.
Дома – телевизор. Чистюля необыкновенная! Мечтала об институте, но родители не потянули бы. Слава богу, колледж осилили. Но специальную литературу читала, много книг по медицине из библиотеки у нее осталось.
– Материально ей туго жилось?
– Не жировала, конечно, но я с нее по минимуму за квартиру брала, чтобы себе хоть какой-то приварок к зарплате был. Мы, знаете, не то чтобы одним котлом жили, но практически вместе питались: я сготовлю – ее зову, она что-то вкусненькое купит – меня угостит обязательно. Так что даже копить немного умудрялась. В основном, на еде и экономила, мяса не покупала, все больше сосиски.
– А сосиски не мясо? – пошутил Бурлаков.
– Нынешние сосиски даже вегетарианцам не во вред.
– Это да… А для чего копила-то?
– Одеться хотелось. Ноутбук планировала купить.
– Значит, ноутбука у нее не было? А телефон?
– Ну, кто же в наше время без телефона обходится! У самой ветхой бабки сотовый в кармане!
– Телефона при ней не было. Может, уходя, оставила дома? Забыла?
– Да смотрите, конечно, в ее комнате, но вряд ли! Сейчас девчонка скорей кошелек забудет, чем телефон и косметичку.
Помолчав, протянула:
– Не верю я, чтобы Оля на себя руки наложила! С чего бы?! Да и не тот характер у нее был. Она бы, прежде всего, о родителях подумала, каково им будет! И книги в библиотеку непременно сдала бы – очень совестливым человеком была. У нее в крови это было – как бы не осложнять людям жизнь.
– Бывают, знаете, ситуации, когда о других не думаешь.
– Это я в курсе. Нешто, по вашему, я на этом свете меньше вас живу? Какая уж там такая тяжелая ситуация?! Беременность, что ли? Кого нынче этим удивишь? Даже матери-одиночки пузо с гордостью носят.
– Ну, не все. Вы же говорите, что скромницей была. А что, у вас есть какие-то подозрения на этот счет? – оживился оперативник.
– Какие подозрения! Ничего про ее личную жизнь я не знаю. Некогда особо было по душам разговаривать: обе работаем, у меня внуки. Да и молчуньи мы с ней подобрались. До нее у меня была квартирантка – трещала, как сорока, и по делу, и без дела. Прямо утомляла меня.
– Оля не трещала?
– Не-е-ет! Но в последнее время как-то ожила, повеселела. Даже, я бы сказала, расцвела.
– Вы думаете, парень?