Это моя образцовая школас вечнобеременными училками,с нищенством классов и холодом холла,резью звонков и немытыми вилками.Вот, проходя до конца коридора,слышу урок фанатичного пенияи тишину пионерского сбора:тихую-тихую, до отупения.Вижу перке и укол под лопатку,греческий профиль женатого физика,библиотекаршу-психопатку,сына ее, бледнолицего шизика.Вижу хрустальную Вашу указку,белую руку и стать географскую,братский газон и дырявую каску —всю эту школу родную, дурацкую.С по-деревенски большим огородом,белой капустой и красными маками,школьным народом и местным юродом,матом, стихами, любовью и драками…Вижу отличниц Наташу и Машу,ставших валютными проститутками,пруд, как две капли похожий на чашу,если смотреть из-под облака, с уткамии селезнями, стрекозами, ряскою…Вот и последний дебильный экзаменсдан и на стенке про мать нашу краскоюмасляной: «Боже! храни ее. Амен».«Это в Токио с неба летят лепестки хризантемы…»
Это в Токио с неба летят лепестки хризантемы,а у нас, словно розга, сечет ледяная лузга:это наша зима, это вечная русская тема,это русская смерть, до которой четыре шага.Это в парках дубы, толстомясые, как баобабы,ибо снег – это мерзлое мясо на русских костях.Это в каждом дворе задубелые снежные бабы,что пасут мелюзгу да мужей-недоумков костят.Это все мы, погрязшие в русском быту, словно в блуде,ибо: кто всех сильнее на свете? Не мучайтесь! Быт.И спешат по бульварам обычные снежные люди:кто в детсад, кто в госстрах, кто в бессмертье, а кто в Массолит.Это органы зренья и духа залеплены ватой:продираем глаза, прорубаем в Отчизну окно.Только как разобраться, кто самый из нас виноватый,если белая наша Россия – сплошное пятно.«Русская жизнь насквозь литературна…»