Кто вынес приговор

Беспризорника поймает, к примеру, за кражу коленкора у доверчивой горожанки, - и снова за советом к инспектору:

- Вот, инспектор, накрыл.

Накрыл - ладно, а почему к инспектору? Протокол...

- Протокол, - хмурился агент, - а может, за ним еще что есть. Может, на счету он у кого-то из наших...

Верно, может, и есть что за ним. Проверь сам. Сведи к субинспектору или к заместителю начальника Павлу Канарину. Оторви его от месячных сводок, от цифр, за которыми кражи, пожары, изнасилования, аферы... А он топчется у порога, точно цепляется за косяки обломками кавалерийских шпор на каблуках... Дурака валяет Николин. Так считал Костя. Делает вид, что не знает работы. Раз агент второго разряда, значит, надо учиться, вот и учите. Нет, явно валяет дурака Николин...

Сегодня на вечернем дежурстве явился с каким-то мужчиной - из завязанной глухо ушанки - усатое лицо, красное от ветра.

- Вот, инспектор, с Овражьей улицы домовладелец. Возле его дома то ли замерз, то ли убитый.

Ну и что - лежит убитый? Вчера возле Масленого пролома тоже с резаными и разбросанными ранами нашли мужика. Неделю назад - парня в подвале, с пробитой головой... Тут как-то - командированного.

Есть на дежурстве агент Каменский, эксперт, следователь. Они должны бежать туда сию минуту. Человек лежит, не кошка...

- Побежали уже, - хмурясь, ответил Леонтий, - а я вот с чем. Человек тот в белых бурках и лицом вроде как схож с тем, что Миловидов обрисовал...

- Вот как...

Костя потянулся за фуражкой.

- Это хорошо, что сразу мне сообщил, Николин.

И вот он - человек в Овражьей улице. Лежал на животе. На спине, освещенной фонарем агента Каменского, красное расплывшееся пятно. Лицо как снег, волосы уже примерзли к сугробу. Ноги в белых бурках подогнуты, точно зяб он сильно и пытался скорчиться для тепла, свернуться в клубок.

- Похоже, что этот должен был приехать к Миловидову за ордером, взглянув, сразу сказал Костя. - Он самый. Но где документ? И если он, то кто его - свои ли, или же случайный налетчик?

Следователь и эксперт уже кончали свои записи.

Костя, Каменский и Леонтий прошли эту маленькую, темную улицу, стуча в двери. Ответы испуганных людей были однообразны. Только один мужчина, железнодорожник, вернувшийся из поездки, сказал, что вечером, как выходил из улицы, видел парня в кожаной фуражке. Но имел ли тот отношение к человеку, что убит, сказать не мог...

Человека в бурках, наняв запоздалого извозчика, увезли в морг. Ушли и следователь с экспертом. А они все еще оставались.

Возле столба с фонарем курили и думали об этом человеке, который остановил свой шаг вот здесь, на какой-то Овражьей улице, в снегу, под тихий визг и вой собак в подворотнях, под скрип калиток и дверей в домах. Кто этот, взмахнувший ножом? По чьему-то приговору, или просто потешить удаль плеч своих, или же понадобились карманы? Всякий раз на месте преступления рождалась в душе Кости тревога, неясная боязнь, что преступник уйдет, исчезнет, как исчезают вот сейчас и тают во тьме снежинки, мелькнув на миг в свете высокого фонаря. Окна, почерневшие, настороженные, десятки улиц и переулков, дома, коридоры, комнаты, комнаты... Может, в одной из них он?

Может, он бежит где-то, осыпанный снегом, озираясь. Или же спит уже безмятежно. Как разбудить? Как найти его, если на пути сотни домов, десятки улиц и переулков, тысячи и тысячи шагов.

- Ну, на сегодня хватит, - решил наконец Костя, - пора и нам на отдых. Завтра, Леонтий, спросишь жителей вокруг Овражьей. Не может быть, чтобы никто не проходил и не видел человека, совершившего убийство... Ты, Антон Филиппович, пойдешь в шалманы, в "Северные номера". Ну, а я в ночлежку, на Мытный, в бараки наведаюсь. Может, какие слухи выловлю. Да и Хрусталя повидаю... Он ведь в кожаной фуражке ходил.

Он кивнул им, закрыл уши воротом шубы и пошел в сторону, думая теперь о том, хватит ли у него сил возиться на кухне сейчас возле кастрюли со вчерашним еще супом, полоша соседей, будоража в углах кухни кошек.

13

Проезд выходил на две широкие улицы, оживленные близостью к Мытному рынку, учреждениям, магазинам. Сам же был тих, запущен, узок, так что с трудом разъезжались две подводы. Длинные заборы зияли щелями, дырами сквозь них видны были огороды, покрытые снегом, не испачканным еще печной копотью. Дома стояли, по большей части, двухэтажные: низ - из камня и кирпича, отекающего от влаги, верх - деревянный, нередко с балкончиками, со светелками. В одном углу проезда возвышалась часовенка, сложенная из красного и белого кирпича, - высокие узорчатые ворота, окрашенные в зеленый цвет, решетились пробоинами. Напротив часовенки темнели развалины сгоревшего в мятеж дома. Сейчас между стенами, косяками бродил ветер, бинтуя кирпичные раны свежим снегом, вскидывая куски толи.

С другого угла стояло длинное, облинявшее снаружи здание бывшей гостиницы "Неаполь". За гостиницей начиналось хлебо-булочно-кондитерское заведение Синягина, тоже состоящее из двух этажей, с пристройками во дворе.