Кто вынес приговор

А сам вздрагивал, чувствовалось, что у него зуб на зуб не попадает. Лицо было землистое, худое, лишь поблескивали с какой-то бесшабашной задорностью крупные, цыгановатые глаза.

- Ты живешь где?

- В ночлежке. Три дня уже...

- Вчера вечером, около десяти, играл Хрусталь в карты?

- Играл, - ответил подросток. - С Феней Три Руки. И еще какой-то. В одних подштанниках его оставили.

- Ну, а ты рисуешь ли еще?

Колька Болтай Ногами сразу преобразился, куда только и настороженность подевалась.

- В больнице доктора нарисовал, так он меня похвалил даже. Учись, говорит, парень. Хошь, покажу?

- После покажешь. А пока шагай. Да не вздумайте...

Он погрозил ему пальцем, тихо сказал:

- И не дружок тебе Би Бо Бо. Искать работу надо. На поденки берут на бирже труда. Где она, знаешь ли?

- Как же...

Вдруг раздался свист, и парнишка, не прощаясь, не говоря ни слова, побежал за угол.

Инспектор постоял немного, глядя ему вслед. Как вырвать его из рук таких, как Би Бо Бо? Как? И других беспризорников, стайками пескарей мечущихся на базарах, по вокзалам?

Он пошел переулком, твердо зная, что на него откуда-нибудь смотрят вслед сейчас две пары глаз и ждут, когда он исчезнет. Пройдя мимо покосившихся домов, мимо трактирчика "Славянка" с постоялым двором, свернул к Мытному двору. Продвигался в толпе, оглядывая внимательно торгующих и покупающих. Фуражки... Фуражки... Тоже кожаные, с козырьком... Но нет, все не то... Вряд ля налетчик сунется сейчас на рынок... Остановился возле забора - как в омуте здесь. Выкрикивал кто-то за спинами людей, смешно коверкая русские слова:

- Ходы, душа любезный. Бросай, счытай. Всякая вэщь можешь выграть. Сэрэбряный, залотой часы. Адын полтынник. Ыспытай свое щастье. Круты, вэрты, бросай, счытай. Выграл, получай, програл, не сэрчай...

Колыхалась вокруг толпа в волнении и страсти - хохот и возгласы, ругань и плевки. В просвете разглядел выпирающие скулы сидящего на четвереньках человека. Игра в "конфетку": "тебе головка, мне ножки", а рулетчик - татарин Хафизка. Сколько раз выводил Костя его с базара, штрафовал, предупреждал. И вот он опять на своем любимом месте. Вдруг толпа раздалась, и татарин с игрой под мышкой заспешил вдоль забора. Кто-то успел шепнуть ему, что появился инспектор.

Возле ларечка с частной торговлей Костя задержался. Лавочник раскатывал по прилавку материю. Две барышни тыкали ее пальчиками с какой-то осторожностью. Лавочник, высунув голову в окошечко, нахваливал:

- Да как сошьете платья из моего Оксфорда, верьте, сразу и свадьбы выйдут.

Не соблазнил барышень Оксфордом, посмеялись и прочь. Посмеялся и Костя:

- Не просто нэпманом быть, значит?

- Не просто, - согласился лавочник и вытер вспотевший даже от усердия лоб.

- Будь оно неладно, осточертело.

Потом Костя ехал в трамвае, полном рабочих и работниц, возвращающихся с фабрик и заводов. Слушал с интересом про собрания партячейки, о новых станках, о разрядах, о каких-то спорах с мастером, о том, что "за нарядами, бывает, пробегаешь по заводу". У этих людей все было просто и ясно. У них, у агентов, все было сложно и неясно, и так каждый день. Неделю назад они раскрыли поджог склада при резиновом заводе, связанный с хищениями. Сегодня главным у них стало дело Миловидова. Возможно, тут крупная спекуляция и шайка мошенников. Возможно, что та самая "черная биржа", которую они разыскивают уже давно.

Но кроме дела Миловидова есть еще убийство в Овражьей улице. Есть кража сахарного песку из склада. Кража ловкая. Налетчики за одну ночь сумели проломить кирпичную стену стенобоем, так называемым "шнифером". С осени дело, а следы путаются вкривь и вкось... Есть еще кража апельсинов в магазине, есть кража денег у маслоделов из Балакова, из душника печи в гостиничном номере. Ограбление нэпманши возле пожарищ, оставшихся после белогвардейского мятежа. Один был в желтом дождевике...

"Кто этот, в дождевике?" - так и послышался голос Ярова. Да, кто-то из тех, кто прячется тоже в улицах этого города. И ехал сейчас Костя в бараки за вокзал не только выяснить, узнать что-то для дела Миловидова или по убийству на Овражьей, но и по другим делам. Могли там, в бараках, быть и грабители, и похитившие сахарный песок...

За вокзалом, просматривая зорко, обошел бараки, остановился возле последнего. У крайнего окна тихо, а кажется, есть в комнате люди. Толкнулся в дверь, за столом - двое. Рука сунулась привычно за кольтом.

- Господи, - воскликнула, шатнувшись от печи, женщина, вглядываясь в лицо Кости. - Ах, это вы...

Хозяйка комнаты, разбитная бабенка, наверняка скупщица.

- А это кто?

Обошел сидящих, пригляделся. Оба подстрижены коротко. В руках ломти ситного, в чашках, похоже, чай, сивухой не воняет.

- Из деревни они, - ответила уже испуганно хозяйка, - родня дальняя. На работу в город, а ночевать негде. Вот и завалились...

- Документы есть?

Оба полезли в карманы, испуганно глядя то на Костю, то на хозяйку квартиры. Кажется, в порядке бумаги.

- Больше никто не побывал у тебя на этих днях?

- Что вы, - захихикала женщина. - Я живу смиренно, как монашка...

- В фуражке кожаной...