Кто вынес приговор

И засмеялась ехидно, открывая кривые резцы зубов.

Вторая, зевнув, сказала:

- Не отвертится. Поймают за язык.

Поля едва не заплакала: ее за воровку принимают. Сама напросилась, выходит. Побежала, дурочка, Константина Пантелеевича искать. А он, чего доброго, и забыл о ней. Вот будет позор тогда для нее...

Но тут дверь распахнулась, и на пороге встал он сам. Румяный с мороза, на усиках поблескивали капельки воды, глаза пробежали по дежурке, остановились на ней.

Так и обожгло радостью: увидела улыбку на его лице. Помнит, значит.

- Ага, - воскликнул весело. - Вот ты где, Поля. Семенов, - обратился он к дежурному, настороженно уставившемуся на них, - девушка со мной пойдет.

Тот готовно кивнул головой и вроде бы теперь вот извиняюще посмотрел на нее. Мол, откуда мне знать: кого приводят да уводят, а кто и сам пришел.

Девицы удивились, наверное: "прыгает", но почему-то с инспектором знается.

Константин Пантелеевич в коридоре уже поздоровался с ней за руку:

- Ну что? Не встретила ли того налетчика?

"Налетчики для него, значит, важнее девчонки-прачки из булочной Синягина, прибежавшей сюда по морозу". Но не обиделась, во всяком случае виду не показала, что задело это ее.

- С праздничком вас, Константин Пантелеевич... Поздравить вот.

Он с недоумением посмотрел на нее и нерешительно ответил:

- Ну... спасибо тебе, Поля. И тебя тоже с Новым годом...

39

Возле двери, за которой слышался шум, разговор, он приостановился, проговорил с досадой:

- Еще не разошлись. Вот болтуны... Ну, да ладно...

Он ввел ее в комнату, полную, как поняла Поля, агентов. Они стояли, сидели, разговаривали, смеялись, жевали пирожки, покрикивали. У порога лежал огромный черный пес, положив голову на лапы, точно принюхивался к валенкам стоявшего с поводком высокого, плечистого старика с бородой. Старик говорил что-то агенту в полушубке, в очках - в нем она узнала того самого, который осенью привел ее из шалмана в милицию и совестил за то, что она не учится. Донеслись до слуха последние слова.

- Беда с Джеком, Саша. Как один останется, так и завоет. Что-то неладно.

Саша ответил, глядя теперь на Полю:

- Бывает у собак тоска. Мало ли... Может, о потомстве скучает.

А сам все смотрел на нее, все, видно, вспоминал, но не вспомнил и снова обернулся к старику, заговорил быстро:

- А ветеринара этого я бы не пускал в питомник. Он же ничего не знает. Только акты пишет. А разбери - так или не так в актах... Кому какое дело.

На диване, куда Константин Пантелеевич посадил Полю, сидел полный, с приятным лицом мужчина. Он говорил высокому парню в гимнастерке, в хромовых сапогах, стоявшему возле печки, гревшему ладони:

- Я две бутылки пива в "Северянине". Две - "Пепо". Ну и несет, Рябинкин. И не придирайся. А хочешь - жалуйся Ярову.

- Яров вас ценит, Антон Филиппович, - ответил этот Рябинкин. Выдающийся вы сыщик, любое дело раскроете. Вот и пользуетесь. Точно первый раз... И не "Пепо" тут пахнет.

- Чем пахнет - все мое, - пробурчал мужчина. - И не тебе, новичку, меня попрекать, да еще старшего по званию. - Он мотнул головой на дверь. Вот завтра в "кишлаки" с утра... Знаешь, какая там шпана живет. Самый отстой преступного мира. И могу я сегодня себе позволить.

Он ударил вдруг кулаком по дивану, и в ответ тонко и длинно взвыл пес, поднялся на задние лапы, тряся длинной, как у щуки, головой.

- Тихо, Джек, - попросил его Антон Филиппович, добавил, усмехнувшись: - Вот собака... Не любит скандалов. Умница... Человеком бы ей.

Возле Константина Пантелеевича очутился плотный, выпятивший важно вперед грудь парень. Лицо, круглое, румяное, в веснушках, так и сияло довольно. Он взял за локоть инспектора и проговорил:

- А меня поздравь, Костя, женюсь после Нового года...

- Ну, поздравляю.

Константин Пантелеевич улыбнулся, подмигнул парню:

- Похвалили тебя, Кулагин, а ты на радостях и жениться.

Захохотал тот, полный, что сидел на диване. Поднявшись, сказал:

- Ему премия вышла от Ярова денежная. Вот и решил по-умному ее истратить...

- Отдохну уж сегодня, - послышался голос из кучки, толпившейся возле стола. Высокий, краснолицый парень обернулся, и Поля узнала теперь и его. Он тогда был в шалмане, куда она попала случайно с подругой. Появился откуда-то, быстро шагнул к одному из парней, заворачивая резко руки за спину. Запомнилось яростно оскаленное от злобы и боли лицо того парня... Запомнился в очках, с наганом наготове, возле дверей, и тишина за длинным столом - такая, что слышен был скрип половиц. Потом их вели сюда, в милицию, по дождю, по грязной мостовой. И народ останавливался, смотрел на них, и было так стыдно, что она, Поля, все старалась прятаться за парней. А сбоку шел этот краснолицый.

- Яров назвал нас в губернской газете "незаметными работниками". И меня, и тебя, Саша, и Федора, - недовольным голосом заговорил кто-то, жующий пирожок.

- Не понравилось?

- Не понравилось... Незаметные. А я хочу быть заметным, видным, вроде Шаляпина. А меня в тень, в темноту.

- Незаметные, но нужные, - вставил старик, державший поводок собаки. - Ты это должен понимать, Куличов.

Краснолицый парень взмахнул рукой: