Кто вынес приговор

Парни тоже оторвали головы от карт, мутными глазами уставились на инспектора. Первым пришел в себя Жох. Он бросил карты на стол и поднялся с трудом.

- А ты сиди, Жох, - попросил Костя, положив ему руку на плечо. - Я мешать не собираюсь... Просто обход делаю. Нет ли пьяных, нет ли драки...

- А у нас, товарищ инспектор, все тихо, - пролепетал Жох.

Высокий отступил, снова пошел было к дверям. Костя махнул ему рукой:

- Ну-ка, назад.

Он посмотрел на бабу Марфу, которая перестала курить и, не ворочая точно деревянной шеей, тревожно смотрела на него, на высокого парня, стоявшего у входа в каком-то напряжении.

- Кого-нибудь ждете?

Никто не отозвался сразу, лишь минуту спустя баба Марфа открыла щербатый рот, засмеялась:

- Кого ждать, к утру время идет.

Жох повалился на кушетку рядом с девицами, и одна из них, открыв глаза, спросила:

- Ну, пошли, что ли?

- Погодь, - отозвался Жох, - тут менты в квартире...

Проснулась и вторая, уставилась по-дурному на Костю. Он хотел было спросить ее, кто она такая, но тут услышал шаги в коридоре. Быстро встал у двери, вынул кольт, оглянулся на парней, шепнул:

- Всем молчок, стреляю без предупреждения...

Он совсем не думал, что кто-нибудь из них может вытащить наган, что кто-нибудь вытащит нож и кинется на него. Похоже было, что они ждали. Наверняка ждали человека в крылатке. Возможно, что тишина остановила перед дверью подошедшего. Сообразил, что не может быть тишины в комнате, где гуляет блатная компания. И вдруг застучал обратно. Костя выскочил в коридор:

- Стой! - закричал. - Стой!..

И побежал, прижимаясь к оббитым стенам. Он слышал, как где-то в конце коридора хлопнула тихим выстрелом дверь. И стук этот заставил его остановиться на миг, вскинуть нервно кольт перед собой, как бы защищаясь им. И на миг скользнуло в его душе чувство страха, отвратительного, не поддающегося воле и приказу. Оно осталось в нем от девятнадцатого года, когда белогвардеец целил в него из нагана, от банды Ефрема Осы, которая вела его на расстрел, от пожара, в котором горел однажды в сарае, подожженном кулаками...

И чтобы избавиться от этого страха, Костя выругался громко и снова побежал, даже спрятав кольт в карман.

В конце коридора открыл дверь уборной. Раскачивалось распахнутое настежь окно, и там, внизу, в сугробе, ясно были видны следы прыгнувшего вниз человека... Он тоже выпрыгнул из окна, выбежал на улицу. Была пустынна она, чернели стены мельницы, как башни замка, а за рекой горели, сияли огни ткацкой фабрики...

Тогда он поднялся снова по лестнице, вошел в квартиру. Компания одевалась, улыбаясь, переговариваясь. Жох вдруг полез обниматься и поздравлять с Новым годом.

- Так никого не ждали? - спросил Костя, оглядывая парней, девиц. Все дружно помотали головами. И ответила за всех баба Марфа тонким визгливым голоском:

- Все, кому надо было, все здесь, гражданин инспектор...

42

В двадцать четвертом году Костя перебрался из бывшей гостиницы "Америка" в комнату, выделенную ему административным отделом милиции. Это была одна большая комната в двухэтажном деревянном доме - широкая, с паркетным полом и двумя венецианскими окнами, выходящими на реку. Летом от воды тянуло сыростью и свежестью, зимой - несло снегом, и забор палисадника быстро заметало зубастыми сугробами.

Сюда теперь частенько приезжала мать из деревни, привозя сыну вместе с деревенской стряпней новости, заставляя невольно вспоминать избу, леса и речку, овины, луга, тополя возле избы, полные грачиных гнезд.

Сейчас она встретила у порога, синими детскими глазами оглядывая его, как незнакомого.

- Чай, с собрания?

- Какое там собрание, - ответил охотно. - Провожался... Извиняй, мама...

Быстро сбросил шубу, потирая застывшие от мороза руки, шагнул к столу, видя удивленный взгляд матери.

- Чудная, сирота-девчонка. Семнадцать всего-то, из голодбеженцев, а достойно живет, своим трудом.

Мать, раскрывая чугун из тряпья, пристально посмотрела на него.

- Жалею я, Костя, сироток-то. Пригласи к нам. Преснуху испеку. Поговорим. Может, ей утешенье нужно в чужом городе, одна, как перст, чай.

- Преснуху, - воскликнул он насмешливо, а про себя подумал с какой-то тайной, непонятной радостью: "Уж не женить ли она собралась меня на этой девчонке..."

За стеной, в соседней квартире, кто-то еще плясал, но, отяжелев от вина и еды, от новогодней суматохи, топал медленно и тяжело. Дребезжала балалайка, и под это мерное "тень-тень" он снял гимнастерку, оставшись в грубой солдатской нательной рубахе, положил на стол локти крепких по-мужски рук. А мать, подкладывая и подкладывая в миску тушеную капусту с гусем, говорила:

- И знать, нравится она тебе, Костяня, раз такой вот сегодня довольный. Бывает, черный, как чугун, а сегодня ангелочком прилетел на праздник.

Он не ответил, улыбнулся все так же задумчиво и мечтательно. Пройдя к шкафу, достал штоф, четырехгранный, с надписью по стеклу зеленого цвета: "Как станет свет, призвать друга в привет". Этот штоф достался ему трофеем от банды, орудовавшей в годы гражданской войны.

Налив из него водки себе и немного матери, сказал: