Кубок Нерона

— Полиция думает иначе. Сумочка и бумажник с деньгами и кредитной карточкой были найдены возле тела.

— До чего жестоко звучит это слово. «Тело». Какое–то оно бесстрастное, безликое.

— Простите. Я, видимо, неловко выразился, но дело в том, что ее убили не с целью грабежа.

Мы сидели у камина, я разжег огонь, принес бутылку хереса и рюмки.

— Расскажите мне, что же произошло,— тихо сказала она, расстегивая верхние пуговки на своей красной шерстяной кофте. От камина веяло приятным теплом, в отблесках огня ее лицо как бы помягчело.

— Да, собственно, рассказывать особенно нечего. Познакомились мы случайно, вместе поужинали.— И я рассказал о тех двух днях, довольно подробно, хотя и не всё.

Когда я закончил, она некоторое время молча смотрела на меня, потом сказала, пригубив херес:

Она частенько рассуждала о своих рождественских песнях. В конце концов разговоры о том, что она, мол, напоет их на пленку и пришлет мне к Рождеству, превратились у нас в этакую дежурную шутку. Ведь дальше обещаний дело не шло. До сих пор.— Она замолчала.

— Кассета у меня в магазине. Если хотите, могу принести. Это близко, за углом.

— Если вас не очень затруднит...

— Ну что вы. Пока с вами побудет Клео. А через пять минут я вернусь.

— А кто это — Клео?

— Моя кошка, — улыбнулся я. — Маленькая сиамочка.

Клео появилась на пороге — наверно, услыхала

свое имя — и медленно подошла к нам. Села на коврик спиной к огню и внимательно воззрилась на Грету Бергман, словно оценивая мою гостью. Наконец она решилась и, коротко мяукнув, вспрыгнула к Грете на колени, свернулась клубочком и замурлыкала.

Грета улыбнулась и погладила Клео по спинке.

— Клео никогда не ошибается, — сказал я.— Вы успешно прошли испытание. Ее на мякине не проведешь, она не прыгнет на колени к чужому человеку, если чует какой–то подвох. Так что с вами все в порядке.

— Я польщена.— Она рассмеялась,— Стало быть, вы полагаете, я не сбегу в ваше отсутствие, прихватив антиквариат? Гешили сперва проверки ради напустить на меня Клео?

— В наше время лишняя проверка не мешает. А теперь посидите немножко вдвоем, я скоро вернусь.

Я вышел из дома, на улице было тихо и безлюдно. Гезкий ветер гулял между старинными домами, и я поднял воротник. Самая старая улица в Стокгольме, это по ней, когда мели у Хельгеандсхольмена перекрыли путь в Меларен, грузы с озерных судов переносили через Стадсхольмен на заходившие в залив Сальтшёи пузатые ганзейские коги.

Мои шаги гулко отдавались между домами. Под аркой одного из подъездов темнел человеческий силуэт, точно сгусток мрака, ставший плотью. Красным огоньком тлела сигарета. Меня что же, караулят? Держат под надзором?

Кассета с песнями лежала на месте, в несгораемом шкафу; я вытащил ее и перед уходом дважды проверил, хорошо ли запер дверцу. Береженого бог бережет.

Тень под аркой не исчезла, только сигарета потухла. Не было больше в темноте живой искры. Я быстро прошел мимо, отбросив мысли о надзоре и слежке. Не хватало только труса праздновать.

Дома в кресле по–прежнему сидела Грета, а у нее на коленях мурлыкала Клео. Я остановился на пороге гостиной. Мягкий отсвет огня, тишина, безмятежный покой. Женщина в кресле, спящая кошка. И впервые за много дней я подумал о том, как, в сущности, одинока моя жизнь, как пусто и безотрадно на душе, когда приходишь в темную квартиру, ужинаешь в одиночестве, а потом читаешь или тупо пялишься в телевизор. Конечно, у меня была Клео, но, что ни говори, она — зверек. Преданная, умная кошечка, но и только.

— Вы принесли песни? — Она с улыбкой посмотрела на меня. Кошка спрыгнула на пол, выставила подальше передние лапки и сладко потянулась.— А нельзя послушать? — спросила Грета.— Мне очень хочется.

— Пожалуйста.

И через минуту–другую послышался теплый, задушевный голос Астрид. Песни, музыка. Смех, когда она рассказывала женевский эпизод.

Но вот голос умолк, Грета встала, вынула из своей черной сумки носовой платок и отошла к окну, которое выходило на террасу. Она долго стояла спиной ко мне, глядя в вечерний сумрак. Потом поднесла платок к лицу и вроде как всхлипнула. Немного погодя она вернулась к камину, села в кресло.

— Простите,— тихо сказала она.— Как вы понимаете, мне не очень–то легко. За последние годы мы виделись нечасто, но все же прежняя близость осталась. Не знаю, способны ли вы, мужчины, это понять. Две молоденькие девушки живут в одной комнате, и все у них общее. Создаются совершенно особые отношения, на всю жизнь.

Она замолчала и долго смотрела на гаснущий огонь. Я понимал ее. Я тоже чувствовал утрату, тоску, хотя в общем–то знал Астрид всего день–другой. Точнее, сутки, но этого оказалось достаточно, чтобы каждый раз от звуков ее голоса память о ней больно щемила сердце.

— Ну что ж, спасибо,— сказала она с легкой печальной улыбкой.— Не стану больше мешать вам, и я очень рада, что в конце концов получила эти песни. Хотя никогда не думала, что это произойдет вот так. После ее смерти.

Она поднялась, тронула меня за плечо.

— Можно я вам позвоню? — спросил я.

В ее глазах мелькнуло удивление.