Куда светит Солнце. Поэмы и пьесы

Угодить на сердобольную кривую плаву

Народной вековой молвы,

На суд домашней суеты

Словесной,

И отзывов повсеместно

Нелестных

В мой адрес, могу!

И вряд ли этого избегну!

В ворчливых голосах я утону.

Народу нужно потакать,

Его словами не унять,

Мистерия93 толпе необходима,

Она ему так дорога,

Она им так любима!

Словно, свежая травка для быка,

Как для овец пасущихся широкие луга.

Им травки дай,

Они и веселей!

Им огненной воды налей,

Озолотиться водолей!

Им проповедь пропой,

Нагорную, или другую какую,

Ту, о которой так тоскует

Вольный барашек,

В воображении рисует

Истину на траве всё краше.

Наш храм великой правды устоит,

Его незыблемы устои,

Не нужно ль нам умы простых

Оставить в архаическом покое?

Иль их, как Бог над глиною играл,

Нам суждено промять -

Умы и тела́ пройдох мирских

Обнять и этим обуять?

Среди наук божественных, морских,

Да выстроить к душе канал

И по нему купцов пускать,

Чтоб души покупать и покупать!

Задаром, за бесценок,

Не существует ведь

Душевных и божественных расценок!

Солнце светит для всех,

Иногда, оставляя без игривых утех

Слепых или слепцов,

А иногда и ватиканских

Высокостатусных отцов.

Пора звезду зажечь

И сжечь

Проклятый Вифлеем!

Но перед тем, пойду поем!

Время к обеду,

Откинем прочь мы старчества диету!

(Уходит).

(Выходит кардинал).

Кардинал:

— Можно загнать лошадь

В воду, но пить её не заставишь,

Пока не загоняешь

В мыло!

От чего б она брыкалась так сердито.

Чтоб я оглох,

Будь я олух,

Если не воспользуюсь

Предубеждениями высокопочтенного

Мужа́, и сумбуром

И фарсом не наслажусь

Я вдоволь!

На то моя молодцевата удаль!

Вот будет потеха!

Не обойдётся и без смеха!

Вот будет соль

Ему на язык, на то сгожусь,

Сыграю закулисную я роль!

За нос водить глупца,

Уважаемого отца,

Есть великая благодетель,

А паповодец — гениальный, по сути,

Государственный деятель!

Тот ещё получится злодей.

(Уходит).

(Выходит слуга).

Слуга:

— Ах, мракобесие,

Засилье бесчестия,

Этому алале я не позволю

И не дозволю

Осмеять и осрамить отца,

Из его потрохов выйдет

Отличная венгерская колбаса!

Негодник!

Змей!

На каждого хитрого лиса,

Найдётся свой хитрый охотник!

Для каждого вьючного ишака,

Найдётся свой груз книг.

На каждого лазутчика,

Найдётся свой везунчик.

На каждую…

А, ну хватит, хватит,

Нужно со своим языком длинным ладить!

Праведный гнев,

Разразится над головой

Этого израильтянского осла.

Думает он лев,

Как раскроет зев –

Обычный вол!

Так прослежу за ним,

Покуда над моею головой

Ещё сияет нимб

Святой,

Держащийся на глади пьянства.

Побегаю за ним рысцой.

Неуловимые души

Плывут по волнам,

А нам –

Тел недуги,

От коих так страдают вечно слуги.

Им меня разрази,

Этим недугом, пока океан спокоен,

Развесить стоит уши

Па всем сторона́м суши!

Padre он готовит осмеяние,

Хочет выставить на порицание

Толпы, в памяти потомков,

Чтоб имя его всплывало

И от него становилось им неловко,

И дурно, всё то он придумал ловко!

Но только этот болтун,

Или трепло, находка для шпиона,

Ты погоди, участь тебя ждёт Иона!

Теперь пойду,

Все нужные мне

Вещи соберу!

(Уходит).

Действие второе

Хозяин трактира.

Федерико.

Марта.

Незнакомец.

Первый и второй незнакомцы.

Полицейский.

Другие.

Кабак "Три звезды".

В кабаке тихо, сумрачно и грязно.

Хозяин:

— По всей Европе едва ль найдутся смельчаки,

Иль хотя б какие-никакие мастаки,

Рискнувшие повыпускать на волю языки

Из-за зубов,

И мысль свою из толстокожих и дубовых лбов.

В противном случае, они с лёгкостью

Могут их лишиться безвозвратно.

Язык, как известно, обратно не приставишь, это вряд ли.

Марта:

— Везёт тем,

У кого язык онемел.

Посмотрим на Федерико,

Его дивное пьяное лыко велико!

Хотя он им и не вяжет никогда,

Ведь он немой совсем и это, право,

Ему к лицу,

Он пропивает деньги с пользой,

И, не чешет языком как ты,

Ты только посмотри,

И откуда он берёт гроши?

Хозяин:

— Стыдись, о нищих говорить!

Его с пелёнок не любила мать,

Она и знала, что стегать

Нерадивого глупого ребёнка,

А сама бегала от жеребца к жеребёнку!

Мать умерла,

И мучить его начала́

Мачеха!

В словах дерзновенных искусная пала́чиха!

Федерико рос молчуном,

Но всё же был он миленьким сынком.

Маменькин гнев учил его держать рот на замке,

И даже в темноте, в чулане, наедине

С самим собой, ему воспрещалось

То, что другим разрешалось -

Играть, петь, говорить,

Иначе — ведьма начинала бить и бить и бить!

Подзатыльники колотить,

Словно колотит град

Спеющий виноград.

Итак, Федерико научился лишь

По делу высказывать слова,

И намёка не показывать

На то, что у него за сердцем кроется,

Ни то мачеха, узнает, и набросится

С лихвой наказывать!

Ребёнок был один в семье,

Остался сиротой,

К тому же и немой.

И лишь с соседским псом

Случался разговор,

И то не долгий,

Похожий на блошиный говор.

Меж тем росли долги,

За поместье,

И его выперли за предместье,

Просить милостыню,

Не отдали на ночь и простыню,

Погреть мотню!

И с этой самой скамьи "просвещения",

Ни нотки страха иль удивленья

Из него выманить не могли

И выбить,

Да сколько б ни старались, колотить

Не смогли молчанье перебить.

Учился жизненным уроки справно,

Исправно получал награду за учёбу,

Что в пору, малолетства, славно.

Жил с беспризорниками он ладно.

Марта:

— Известна той поры награда,

Как выбраться из круга ада,

Отведать плёток и розги́,

Тем и вышибли несчастному мозги.

Хозяин: