Куда уходит кумуткан

Случалось и так, что Рудольфа Арнольдовича из его пьяной дрёмы выдёргивала жена. Тогда начинались крики, ругань. Билась посуда, опрокидывались табуретки. Рудольф Арнольдович метался по квартире. Хватал жену, валил её на пол. Она уже ничего не говорила, только стонала навзрыд, задыхалась и загораживала лицо руками. Рудольф Арнольдович замирал, стоя над ней. Не знал, что делать дальше. Жену он бил редко. Его гнев стихал. Он, пошатываясь, шёл в спальню. Падал на кровать. Из его сухих, маленьких глаз текли слёзы. Рудольф Арнольдович молча давил кулаки, потом успокаивался и засыпал. Надежда Геннадиевна приходила раздеть его, укрывала одеялом. Если был вечер, Саша от таких сцен прятался за куртками в прихожей. Днём вовсе уходил из квартиры. Прятался в штабе. Там было спокойнее.

— Вот тебе история, — говорил Рудольф Арнольдович, когда Саше удавалось подловить его в мягком хмеле, ещё далёком от пьяного забвения. — Это тебе не про герцога Альбу слушать, да? Тут повеселее будет. Мало ли чего случалось в тайге с твоими дедами. Ну да, тут главное самому не оплошать, добавить к семейным преданиям парочку своих историй, а? Добавишь? Ну, у тебя жизнь впереди, успеешь ещё. Так вот. Был у нас такой родственник. Он из Польши со всеми приехал, но у голендров не задержался. Полез в Иркутск, а там присобачился искать золото. Тогда этим делом часто промышляли. В Сибири, считай, была своя золотая лихорадка. Находили жилу, самородки или просто процеживали из рек золотой песок.

Наш родственник года три мотался. В горы поднимался, в тайгу лез, на всякие прииски ездил. Бедный был. Считай, жена его содержала. Швеёй работала. А потом всё изменилось. Он как-то враз обогатился. Понятно было, что нашёл-таки своё золото.

По долгам расплатился, помог родственникам дома в Пихтинске и Дагнике укрепить, скот купить, зерна запасти. Подсобил, когда другие голендры захотели в город перебраться и там освоиться. И сам в Иркутске дом построил. А переезжать туда не торопился, возвращался в старую хижину, в то захолустье, где золото нашёл. Хижину не обустраивал, мебель не покупал — видно было, что скоро совсем уедет, а то при таких деньгах давно бы мог хоть бархатом все стены обтянуть. Ясно было, что золото он нашёл поблизости и не успел пока всё оприходовать. Хотел уж до последней крупинки выскрести и тогда окончательно податься в город. Задумал купить для голендров небольшой заводик. Говорил, что они заживут не хуже, чем жили в Голландии.

Помощников не брал, да и общаться с соседями перестал. Не хотел делиться с местными. Жадность его и погубила. Только все думали, что кто-нибудь из соседей его прибьёт. Убить-то можно, а толку? Никто не знал, откуда он золото берёт. Сколько ни бились, не могли его тайну раскрыть. С ним бы тайна и померла. Ну да он и без соседей придумал как убиться.

Жена в иркутском доме сидела, скучала, а он в своём захолустье каждое утро уходил в лес — с мешками, лотками, лопатами. Сельчане его не дураки, за ним следили. Как выйдет из избы, они — за ним.

Он к одной речке подойдёт, лоток побаландает. Потом — к другой. Значит, золотой песок искал. Несколько речек обходил и — домой. После обеда опять выходил. А речки все пустые. Народ тогда втихаря каждую из них прошерстил, ни песчинки не нашёл. Так и не могли понять, что к чему. А родственничек наш каждый месяц из того села выезжал, новое золото вёз в Иркутск. Всякий раз думали, что он уже не вернётся. А он возвращался и снова — по речкам гулять.

Однажды вернулся в село и пропал. Лошади в стойле, коляска во дворе. А его нет. Думали, что кто-то из местных не выдержал, прибил. Или понял секрет золота, делиться ни с кем не захотел, втихаря схоронил убитого и золотом занялся, пока пропажа не обнаружилась. Искали тело в лесу, не нашли. Подумали, покричали, а потом в избу заглянули. Тогда и поняли всё.

Золото он не в речках мыл, а из-под пола доставал. Нашёл жилу аккурат под своим огородом. Прокопал тоннель из дома и жилу свою тесал потихоньку. Камни в подвале складывал, а землю в мешках на речки таскал — люди думали, он золотой песок моет, а он с лотка следы спускал. Вот и весь секрет. Тоннель-то глубокий получился, его бы укрепить, а он боялся брёвна в дом таскать — его бы сразу раскусили, да и трудно одному такую работу провести. Вот тоннель и обрушился. Его там заживо погребло вместе с остатками золота.

Если б не жадность, сохранил бы и золото, и жизнь. Глядишь, и голендры жили бы иначе. А так никакого заводика не получилось. Всё, что он успел накопить, жене досталось. Она была из русских и о голендрах слышать не хотела. Продала дом, лошадей и поехала в Петербург. Правда, говорят, не доехала. Революция начиналась, и на дорогах было опасно.

— Так всё и было, точно говорю, — Рудольф Арнольдович улыбался, подкручивал усы и тянулся к пивной бутылке. Его словоохотливость начинала иссякать.