Культурная индустрия. Просвещение как способ обмана масс

Однако как бы пуста ни была эта идеология, в одном ее намерения серьезны: она обо всех позаботится. «Никто не должен жить в голоде и холоде, а кто осмелится – того в концлагерь!» – эта шутка времен гитлеровской Германии может с успехом стать лозунгом, начертанным над любым входом, ведущим в культурную индустрию. Она весьма примитивно, но в то же время весьма хитро наводит на мысли о признаке, который служит отличительной чертой наиболее современного состояния общества: умении безошибочно отличать своих. Формально свобода гарантирована всем. Никто не должен нести установленной ответственности за свой образ мыслей. Вместо этого каждый с младых ногтей является узником системы церквей, клубов, профсоюзов и всевозможных других объединений, которые являются наиболее чутким инструментом социального контроля. Тот, кто не хочет, чтобы его постиг крах, обязан следить за тем, чтобы не оказаться – по его меркам – слишком легковесным. Иначе он начнет отставать от жизни, и в результате ему грозит полный провал. В любой карьерной среде, и прежде всего в творческих профессиях, необходимая квалификация, как правило, подкрепляется определенным складом характера – за счет этого может легко показаться, будто одной только квалификации было бы вполне достаточно. В действительности же наше иррациональное общество организовано так, что в нем более-менее воспроизводится лишь образ жизни его лояльных членов. Градация жизненных стандартов весьма точно соответствует внутренней связи отдельных личностей и целых классов с самой системой. На менеджера вполне можно положиться, ну и еще можно положиться на мелкого офисного клерка, этакого Дагвуда Бамстеда[12]

, какой он есть на бумаге и в жизни. Так что кто осмелится предстать голодным и холодным, в особенности при наличии недурных перспектив в прошлом, – тот меченый. Он – аутсайдер, а быть аутсайдером – самое страшное преступление после особо тяжких. В кино он в лучшем случае будет выставлен большим оригиналом, объектом снисходительных насмешек, но чаще всего – злодеем, причем злодейскую его натуру можно угадать уже при самом первом появлении, задолго до того, как это станет ясно по ходу сюжета, – чтобы ни на секунду не возникало иллюзии, будто общество может обратиться против человека, исполненного благих намерений. На самом деле сегодня реализуется своего рода модель социального государства, только на более высоком уровне. Чтобы не терять позиций, поддерживается экономический строй, при котором, ввиду невероятного развития технологии, существующие массы населения становятся, в принципе, не нужны как рабочая сила. Идеология создает иллюзию, будто жизнь рабочих – истинных кормильцев – должны будут обеспечивать предприниматели, которых они же и кормят. Положение, в которое попадает при этом отдельно стоящий человек, весьма затруднительное. Во времена либерализма бедняк считался лентяем, сегодня же его личность автоматически кажется подозрительной. Тому, о ком по какой-то причине не позаботились, место в концлагере или по крайней мере – в аду трущоб, где его может ожидать лишь черная работа. Однако в зеркале культурной индустрии забота о подчиненных – как положительного, так и отрицательного свойства – отражена как непосредственная солидарность трудящихся в мире, которым правит прилежный труд. Никто не забыт – повсюду есть соседи, соцработники, ходячие воплощения доктора Гиллеспи[13] и доморощенные философы, у которых сердце не камень, и поэтому они своей доброй волей создают одиночные прецеденты выздоровления среди постоянно поддерживаемого в обществе жалкого существования, если, разумеется, им не помешает личная испорченность тех, кого они стремятся вылечить. Производственное товарищество, заложить основы которого в коллективе с целью увеличения продуктивности стремится любая фабрика, вплоть до последнего порыва души подчиняет частную жизнь человека общественному контролю – как раз посредством того, что создает иллюзию искренности человеческих отношений на производстве, осуществляя, казалось бы, их реприватизацию. Такая нематериальная взаимовыручка, своего рода «Зимняя помощь»[14], камуфлирует своей благонамеренностью аудиовизуальные каналы индустрии культуры еще до того, как с фабрики этот тоталитарный принцип будет перенесен на общество. При этом выдающимся деятелям человечества, способствовавшим его благосостоянию и процветанию, приписывают, что они якобы пеклись об интересах людей, чтобы выдать их научные достижения за деяния милосердия: тем самым они предстают в роли тех предводителей нации, которые в итоге провозглашают борьбу с состраданием и, даже после того как не станет последнего паралитика, тщательно следят за тем, чтобы не допустить его новой вспышки.