Читаем Купание в пруду под дождем полностью

[13]

Она засыпает и всё думает о том же, и слезы текут у нее по щекам из закрытых глаз. И черная кошечка лежит у нее под боком и мурлычет:

– Мур… мур… мур…

Вдруг сильный стук в калитку. Оленька просыпается и не дышит от страха; сердце у нее сильно бьется. Проходит полминуты, и опять стук.

«Это телеграмма из Харькова, – думает она, начиная дрожать всем телом. – Мать требует Сашу к себе в Харьков… О господи!»

Она в отчаянии; у нее холодеют голова, ноги, руки, и кажется, что несчастнее ее нет человека во всем свете. Но проходит еще минута, слышатся голоса: это ветеринар вернулся домой из клуба.

«Ну, слава богу», – думает она.

От сердца мало-помалу отстает тяжесть, опять становится легко; она ложится и думает о Саше, который спит крепко в соседней комнате и изредка говорит в бреду:

– Я ттебе! Пошел вон! Не дерись!

История-алгоритм

Соображения о рассказе «Душечка»

Осмыслим вот что: фундаментальная единица сказительства состоит в двухходовом движении.

Во-первых, автор создает ожидание: «Жил да был пес, и было у него две головы». В уме читателя возникает набор вопросов («Как головы уживались друг с дружкой?», «Что происходило во время еды?», «Двухголовы ли в том мире другие звери?») и первые догадки, о чем может быть эта история («Раздвоенное “я”?», «Предвзятость?», «Оптимизм и пессимизм?», «Дружба?»).

Во-вторых, автор следует (или «использует», или «эксплуатирует», или «отдает должное») этим ожиданиям. Но не слишком буквально (то есть не использует эти ожидания так, чтоб показалось чересчур прямолинейно или халтурно) и не слишком рыхло (то есть не уводит повествование совсем уж куда попало без всякой связи с созданными ожиданиями).

Один из почтенных способов создать ожидание – задействовать алгоритм.


«Жили-были три сына. Первый отправился попытать удачу и, поскольку то и дело залипал в телефоне, свалился со скалы и погиб». Если следующая строка начинается со слов: «Второй сын поднялся назавтра спозаранку…», – мы уже (1) ожидаем, что второй сын тоже сгинет, и (2) интересуемся тем, как он обращается со своим телефоном. Если фраза получит развитие вот так: «Второй сын поднялся назавтра спозаранку и, оставив телефон дома, подался в путь», – наши предположения изменятся: гибель из-за телефона исключается, однако проруха по-прежнему ожидается. Если дальше мы читаем: «Заметив по правую руку скалу, он сообразительно обошел ее стороной. А затем, распевая во всю глотку, не обращая внимания ни на что вокруг, поскольку грезил о том, как наконец-то позовет Хильду в жены, второй сын попал под грузовик и погиб», – в этом, уж простите, ощущается некоторое удовлетворение. Мы улавливаем, что рассказ будет «про», скажем, гибель от рассеянности. И возьмемся наблюдать за третьим сыном: как он выходит за дверь завтра утром, чтобы узнать, какой извод рассеянности он нам явит и тем самым сгинет. Если он замечает скалу и ухитряется с нее не свалиться, после чего терпеливо ждет на обочине, чтобы грузовик на полной скорости пронесся мимо, история по-прежнему «про» рассеянность – мы все еще ждем, что третий сын вытворит что-нибудь рассеянное и погибнет, – поскольку до сих пор нам рассказывали именно об этом.

Алгоритм установлен, и мы ожидаем его воспроизведения. Когда он не воспроизводится, слегка видоизменяется, нам это приятно, и мы извлекаем из этих перемен смыслы.

«Душечка» относится как раз к той категории рассказов, какие можно было б назвать «историями-алгоритмами». Опорный алгоритм в этом рассказе таков: женщина влюбляется, и любовь эта завершается. Алгоритм повторен в «Душечке» трижды: с театральным антрепренером Кукиным, управляющим лесного склада Пустоваловым и ветеринарным хирургом Смирниным. Рассказ завершается на середине четвертого цикла: она влюбляется в мальчика Сашу, но та любовь не завершена.

Кукин возникает на первой же странице, оплакивает свою судьбу. (Кабы знать ему загодя, что управлять провинциальным театром в захолустье – дело муторное?) Мы узнаём (на стр. 2), что Оленька «постоянно любила кого-нибудь и не могла без этого». Следует список влюбленностей: отец, тетя, учитель. Итого: ей необходимо любить. А тут как раз поселяется у нее Кукин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука