Купание в пруду под дождем

Вообразите себя на свидании. Не чувствуя уверенности, вы прихватили с собой карточки-шпаргалки. Ну такие вот: «19:00. Спросить о детстве»; «19:15. Похвалить наряд». Так можно, но с чего бы? Тревожно потому что. Мы очень хотим, чтобы свидание сложилось хорошо. Но всякий раз, когда опускаем взгляд на шпаргалки, визави чувствует, что мы выпадаем из разговора. И она права: мы ее в свой процесс не включаем.

Наше беспокойство породило в нас потребность в методе, тогда как обстоятельства требовали ежемгновенного отклика на происходящее (на действительную энергию беседы).

Эти карточки-шпаргалки равны плану. План – это мило. С планом можно не думать. Можно просто претворять план в жизнь. Но разговор устроен иначе – равно как и произведение искусства. Вылепить намерение и далее воплотить его – из такого хорошее искусство не получается. Художники это знают. Согласно Доналду Бартелми «писатель – тот, кто, приступая к задаче, не знает, что делать» [35]

. Джералд Стерн [36] формулирует это так: «Если беретесь писать стихотворение о случке двух собак и пишете стихотворение о случке двух собак, вы написали стихотворение о случке двух собак». Можем добавить к этому мою кособокую версию того, что на самом деле сказал Эйнштейн и на что я уже ссылался: «Ни одна достойная задача не решается в той же плоскости, в какой возникла».

Если мы беремся за что-то, а затем (всего лишь) исполняем это, всем облом. (Это не произведение искусства, это лекция, свалка сведений.) Берясь читать рассказ, мы располагаем встроенным ожиданием, что он удивит нас тем, как далеко удастся ему уйти от своего скромного зачина, что он перерастет свое исходное самопонимание. (Подруга говорит нам: «Посмотри эту видеозапись реки». В ту минуту, когда река начинает выходить из берегов, мы понимаем, ради чего она предложила нам эту запись.)

Так чего же тогда шпаргалки на свидании? Коротко: неуверенность. Мы готовим эти шпаргалки, приносим их с собой и неуклюже поглядываем в них, когда надо смотреть глубоко в глаза визави, потому что мы верим: в отсутствие плана у нас мало что есть предложить.

Все наше приключение в искусстве можно понять как процесс убеждения себя, что у нас вообще-то есть что предложить, увидеть, что это, а затем это отшлифовать.

В детстве у меня был набор «Горячие колеса»: отрезки пластиковых гоночных дорожек, металлические машинки, парочка пластиковых «бензозаправок» на батарейках [37]

. На каждой такой заправке имелась пара крутившихся резиновых колесиков. Машинки заезжали, и их выстреливало с другого конца. Если правильно расположить бензоколонки, можно было загнать машинку на одну, уйти в школу, вернуться много часов спустя – а та машинка все еще катается по дорожке.

Читатель – такая вот машинка. Задача писателя так разместить заправочные станции вдоль маршрута, чтобы читатель продолжал читать до самого конца рассказа. Что же это за бензозаправки? Это, по сути, проявления писательского обаяния. Все, что подталкивает читателя к движению. Всплески искренности, остроумия, языковой мощи, юмора; сжатые описания чего-то в окружающем мире, какие позволяют нам по-настоящему увидеть этот предмет, фрагмент диалога, влекущий нас своим внутренним ритмом, – каждая фраза может быть такой потенциальной бензоколонкой.

Писатели всю свою художественную жизнь пытаются понять, какие именно уникальные заправочные станции способны производить. Что есть такого, что придаст читателю скорости на дорожке? Чем писатели занимаются в жизни, ища, как наддать разговорной скорости? Как развлекают человека, убеждая его в своей увлеченности, как показывают, что слушают внимательно? Как соблазняют, убеждают, утешают, отвлекают? Какие нащупали в действительной жизни способы очаровывать и какие можно подобрать им писательские эквиваленты? Было б здорово, если б можно было: «ой, в жизни-то я делаю вот так» – и применять это «так» на письме, но все не так просто. Писатели находят, в чем состоят их неповторимые писательские чары, лишь нащупав подходы к ним за тысячи часов работы (и найденное может иметь лишь косвенное отношение к «всамделишным» чарам – или вообще никакого). Нащупывает писатель не кредо, а набор импульсов, какие привыкает чтить.

Из всех вопросов, какие начинающему автору стоило бы задать себе, наиболее насущен вот этот: что вынуждает читателя читать дальше? Или даже так: что заставляет моего

читателя читать дальше? (Что проталкивает читателя сквозь этот конкретный фрагмент моей прозы?)

Откуда нам это знать? Как уже было сказано, единственный метод, как можно это узнать, – читать то, что мы написали, исходя из того, что читатель идет по тексту примерно так же, как мы сами. То, что скучно нам, будет скучно и читателю. То, что дарит нам маленькое удовольствие, порадует и читателя.

На первый взгляд это странное умозаключение. Мы все знаем по нашему опыту читательских клубов и писательских мастерских, что люди читают по-разному.

И все же в кинотеатрах люди иногда охают все хором.