Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)

"Господа полковники", услыхав это, как по команде, повернулись к входу на рынок, собираясь раствориться в пестрой толпе, но казачки оказались ребятами шустрыми, хотя вид имели и не такой поворотливый. Но тут они опередили нас и, загородив вход, выросли перед нами, выкатив широкие груди. Что нам было делать? Не драться же с ними и не пускаться наутек. Мы смирились и пошли, шепча слова проклятия в адрес бесшабашного афериста и пройдохи Манхэттена.

Мы шагнули было к той же "Волге", в которой уже сидел, важно развалясь, Манхэттен, но нас вежливо перехватили на дороге и усадили в два разных "жигуленка". Ехали мы до смешного мало. Всего-то и делов, что обогнули площадь да завернули в какой-то переулок, где и подъехали к большому дому, укрытому в зелени за высоким металлическим забором. Ворота были открыты, во дворе стояли машины, наши въехали туда же. Из "Волги" степенно выбрался Манхэттен, которого приняли только что не на ручки. К нему подходили, кланялись, козыряли, увешанные какими-то непонятными медалями и жетонами важные казаки.

Про нас, казалось, все просто позабыли. Мы стояли с Димкой в растерянности, не зная, куда идти и что нам делать. А тем временем кто-то из казаков крикнул водителю "Волги":

- Валера, подожди в машине! - и увлек за собой Манхэттена. Тот шел по дорожке, важно выслушивая почтительно склонявшегося к нему толстого мужика в какой-то опереточной форме, сопровождаемого увешанными шашками и жетонами казаками в усах, бородах и алых лампасах. Манхэттен обернулся уже возле самых дверей здания, куда его влекли.

- Эти мальчики со мной, - бросил он небрежно склонившемуся к нему толстяку, указывая на нас.

Толстяк тотчас сделал знак, и нас пригласили вслед за Манхэттеном, который уже входил в двери.

Ничего себе жили казачки! Вверх вела широкая лестница, устланная ковром. По ней уже заканчивал свое восхождение важный и довольный Манхэттен, сопровождаемый бородатой свитой.

Когда мы, ведомые нашими провожатыми, поднялись вслед за ним, он уже исчезал в конце большого фойе, заворачивая вслед за бородами, которые почтительно поддерживали его под локотки. Мы было рванули следом, но нас осадили и вежливо пригласили в зал, открыв двери сбоку фойе. Мы вошли в небольшую ложу. Прямо под нами, колыхаясь золотом погон и серебром газырей, наборных рукоятей шашек и кинжалов, сдержанно гудел зал. Дальше виднелась сцена и на ней большой стол, укрытый зеленой скатертью. На столе стояли микрофоны.

Вот гул затих, на сцену вышел моложавый мужчина в ладно сидевшей на нем черной форме с погонами полковника. Он постучал по микрофону, проверяя его готовность, потом откашлялся и негромко произнес:

- Господа казаки, прошу внимания! Сегодня мы собрали вас, чтобы представить вам высокого гостя. Любо вам, казаки?

- Любо! Любо! Любо! - заорали сотни глоток внизу.

А к микрофону уже вышагивал успевший переодеться в черкеску Манхэттен со спортивной сумкой через плечо, надетой к тому же на манер почтальона.

- Я рад представить вам, господа, - продолжил полковник, - казачьего атамана, правнука знаменитого атамана Платова - встречайте!

Он приложил правую руку к сердцу, слегка наклонив голову.

- Слава! Слава! Слава! - трижды проорали казаки, сотрясая стены.

В висящей над залом люстре жалобно задребезжали стекляшки-сосульки.

- Слово батьке атаману Платову! - заорал кто-то с задних рядов, как только чуть смолкли овации.

Полковник попытался что-то сказать, но его заглушил рев голосов из зала:

- Сло-во бать-ке! Сло-во! Бать-ке! - ревел и скандировал весь зал, отчаянно хлопая в железные ладони и топча ножищами.

Полковник развел руками и чуть не за шкирку подтащил упирающегося Манхэттена к микрофонам. Он усадил Алика в кресло, железной дланью наклонив к микрофону так, что бедный Манхэттен едва не проглотил его.

- Аггшхуггххыы! - заурчал он, выплевывая микрофон.

Зал на мгновение притих и тут же ответил восторженным ревом и громом аплодисментов.

Манхэттен, собираясь с мыслями, терпеливо дождался паузы и заговорил в микрофон:

- Господа казаки! Я вот что думаю. А какого ляха наши атаманы, которые господа, на машинах ездят? А?!

Зал, только ещё не врубившись, куда клонит заезжий "батька", восторженно заревел, как видно у него, у зала, были претензии к атаманам, которые на машинах ездят.

- Вот я и предлагаю, господа казаки, чтобы все атаманы, как воины великого казачьего войска, ездили только на этих, как их, на коб... На конях! Во! Правильно я говорю?!

Зал вскочил на ноги, затопал, засвистел, зааплодировал, бешено выкрикивая:

- Любо! Любо! Любо! Батьке атаману Платову - Слава! слава! Слава! Уррра!!!

А вошедший в раж Манхэттен уже махал на вошедших в раж казаков, призывая их к порядку, он желал говорить, глаза его горели, ноздри раздувались от нетерпения. Слова переполняли его.

И он произнес эти слова. Он призывал казаков объединиться и создать свою автономную республику, уравнять всех казаков в правах, отобрать все у богатых и отдать бедным.