Купидон поневоле (СИ)

В итоге Валентина Ивановна ограничивалась вопросом, признался ли Амурцев в любви. Ехидничала и цокала языком: «Скоро, скоро, а там помнишь, что будет, да?»

Катя помнила. Но слова матери расстраивали ее намного меньше, чем так быстро бегущее время. Она с замиранием сердца ждала того момента, когда Роман скажет, что их договору конец. Прошел уже месяц с их ужина у матери.

Наверное, он относился к их встречам проще, воспринимал как часть работы. В отличие от самой Кати.

Все попытки воспринимать Амурцева как друга, который захотел помочь, с треском провалились. Он ей нравился. Всё больше и больше.

Сегодня вечером планировал забрать ее вечером из мастерской Марии Петровны.

Катя перевела взгляд на часы: полдень. Да, скоро нужно будет собираться.

***

— Проходи, проходи, Катюша! — лучезарно улыбнулась ей Мария Петровна. — Сегодня у нас особый урок.

Катя прошла в мастерскую и увидела два больших ватмана на полу.

Она в недоумении перевела взгляд на Марию Петровну, ведь обычно они рисовали или за столом, или за мольбертом. Пол — это что-то новенькое.

Художница хитро подмигнула:

— Да, сегодня задание особое. Точнее, никаких заданий. Вот ватман. На столе краски, карандаши, фломастеры, мелки. Используй что хочешь, рисуй то, что пойдет изнутри. Можешь пойти переодеться, чтобы не испачкать одежду.

Катя нахмурилась. Ей было проще рисовать то, что скажут, а вот придумать самой, с нуля… Она не так долго училась рисовать. Вдруг не получится или получится плохо?

— Я тоже будут рисовать с тобой. Второй ватман для меня, — подбодрила ее Мария Петровна. — Хм… Что бы выбрать? — потерла подбородок она, а потом подняла указательный палец. — Пожалуй, остановлюсь на пальчиковых красках. Давай, Катюша, присоединяйся, как будешь готова.

Катя переоделась, вернулась, взяла табурет, уселась на него и уставилась в центр белого акварельного ватмана.

Пустота. Тишина. Такой пугающий белый лист. Даже Мария Петровна рисовала, казалось, совершенно беззвучно. Катя не знала, сколько прошло времени: может, минута, а может, и все десять.

В какой-то момент она погрузилась в себя и мысленно очутилась на лесной поляне в окружении деревьев, цветов и травы. Всё пространство было залито солнцем. Катя наблюдала за растениями, за тем, как легкий ветерок приводил в движение траву. Ей даже почудился легкий запах меда, который источали луговые цветы.

Вот оно! Катя схватила со стола карандаши и краски, начала рисовать, полностью отдавшись процессу.

— Катюша, мы обязательно сохраним этот рисунок на память! — всплеснула руками Мария Петровна, когда Катя закончила рисовать и устало провела тыльной стороной ладони по лбу.

Она встала и вместе с художницей окинула взглядом свою работу.

Залитый солнцем луг, будто смазанный по краям, а в центре крупным планом лесная герань. На одном из цветков бабочка-голубянка, а чуть ниже, с обратной стороны одного из листов герани, пустой кокон, из которого она и выбралась.

Голубянка уже взмахнула буро-голубыми крыльями с металлическим отблеском и белой окантовкой. Еще чуть-чуть, и она взлетит в этот необъятный мир. И полетит так легко, свободно и непринужденно, будто всегда умела это делать.

Катя чувствовала себя как эта бабочка — легкой, свободной и прекрасной.

Мария Петровна подошла и обняла свою ученицу.

— Это лучшая твоя работа, моя дорогая! Ты абсолютно точно была в потоке. Я хочу, чтобы ты запомнила это состояние. Поможешь убрать всё?

— Да-да, конечно!

И Катя начала собирать с пола всё то, что успела разбросать во время рисования. Собрала и баночки с краской, которыми рисовала Мария Петровна.

— Спасибо, Катя, — поблагодарила ее художница, когда всё было расставлено по своим местам.

— Не за что.

— Как это не за что? Ты же время свое потратила, милочка, не обесценивай свой труд и вклад.

Казалось бы, Мария Петровна не сказала ничего такого, но эти слова подействовали на Катю, словно ушат воды из высокогорной речки. Она ведь всегда говорила именно «не за что» вместо «пожалуйста», недооценивая значение слов.

В этот момент в мастерскую зашел Роман.

— Добрый вечер, дамы!

Он замер, разглядывая рисунки. Уверенно указал на бабочку:

— Этот Катин.

Мария Петровна кивнула.

— Пойду переоденусь, — произнесла она и ушла в подсобку.

А Роман подошел к Кате и вдруг протянул руку к ее лицу. Провел большим пальцем по щеке и так и оставил ладонь.

— Краска… — бархатным голосом с легкой хрипотцой произнес он.

Катя замерла, глядя Роме прямо в глаза. Секунды шли. Ее купидон подался вперед, еще ближе к ней, и… тишину разорвала громкая мелодия телефона.

Глава 28. Умирающий лебедь

Роман снова склонился к Кате и поцеловал.

И она проснулась. Амурцев вообще целовал ее много раз, жаль, что только во снах.

Наяву же, когда затрезвонил телефон, она вздрогнула и отпрянула. Очарование момента рассеялось.

Амурцев тогда чертыхнулся и ответил на звонок. А потом отвез домой.

Только вот после этого между ними словно что-то изменилось. Прошло полторы недели, и напряжение стало таким мощным и почти осязаемым, что казалось — еще чуть-чуть, и воздух заискрится.