Куреневский голем (СИ)

   - Вы много курите. Вредно же... - машинально сказал я и осекся, сообразив, что повторяю слова Верочки.

   Майор раздраженно хмыкнул, неожиданно смял почти пустую пачку сигарет и выкинул ее в овраг.

   - Заколоть и зарезать - не одно и то же. Прямой удар в сердце заточкой не будет кровить.

   - Ее убили заточкой?

   - Нет, но точно знали, куда бить - прямо в сердце. Хотя могли и случайно попасть, рана глубокая и неровная, как от осколка стекла.

   - Осколка? - переспросил я, и во рту неожиданно пересохло. - Осколка керамики?

   - Возможно, - Кузьмин внимательно смотрел на меня. - Вы что-то вспомнили?

   Неужели Зойка? Но она же не в себе... Так может поэтому?..

   - Голем... - вырвалось у меня.

   - Выражайтесь яснее.

   - Я не уверен, но... Понимаете... Я видел осколки голема... Это игрушка такая... Еврейская... У девочки... Нет, она уже взрослая, просто немного того... Или много? И они цветные!

   Кузьмин смотрел на меня с едва уловимой брезгливой жалостью.

   - Какой же вы тюфтяй, Анатолий Степанович... - покачал он головой. - Вы видели у ребенка глиняную разноцветную игрушку?

   - Точно! У нее руки были порезаны, а ноги не было

   - У кого? - терпеливо спросил майор.

   - У Зои. То есть руки. А ноги не было у куклы. Зоя здесь пациентка. Ее родители погибли из-за Прокопчук, та сдала их немцам, потому что они были евреями. И Зоя могла...

   - Не могла. Обвальный утверждает, что видел на участке высокого мужчину, который ссорился с убитой. У вас еще есть версии или закончились?

   - Мужчину? Так почему же он не опознает...

   Кузьмин с досадой сплюнул на пол.

   - Он не видел лица. Запомнил только рост и телосложение.

   Я попытался вспомнить, какой рост у Зои. Вот она протягивает осколки профессору, смотря на него снизу вверх. Она ниже Льва Михайловича почти на голову... Я облегченно вздохнул и улыбнулся.

   - Кроме того, звонок в горисполком тоже был от мужчины. Осталось найти орудие убийства и выяснить, откуда звонил Аскеров.

   - Отсюда разве не мог?

   - Нет. Телефонный кабель отсырел, и реставраторы почти неделю сидели без связи. Вероятно, Аскеров позвонил из приемного отделения Павловской психбольницы. Это ближе всего.

   - Но зачем? - вырвалось у меня.

   - Полагаю, чтобы отвлечь от истинных мотивов убийства, списав их на диверсию. Ему это почти удалось. Товарищ Зайчик, на этом вы успокоитесь и перестанете путаться у меня под ногами? Или вас задержать?

   Я не ответил, пытаясь понять, что меня тревожит. Что-то было не так, неправильно... Я пытался осмыслить все, что мне удалось узнать, отматывая назад. Завхоз, что она говорила?

   - Нина Марковна. Документы. Вы их нашли?

   - Злоупотребление служебным положением убитой еще предстоит...

   - Лиса на воротнике... У нее же была лиса?

   - Товарищ Зайчик, это уже вас не...

   - Выбрак... Лиса драная... Драная! Но пальто новое... Новое же, да?

   Кузьмин скрипнул зубами, но я уже ухватил ускользающую мысль за рыжий хвост.

   - Горисполком... Он звонил? Нет, он позвонил. Позвонил, но опоздал!

   Я сорвался с места и понесся по крутому склону вверх, карабкаясь и не обращая внимания на окрик майора остановиться. Мне легко удалось оторваться от пыхтящего следом Кузьмина, я знал эти овраги, как свои пять пальцев, поэтому добрался до корпуса Павловки первым. Влетел на второй этаж, нашел знакомый кабинет и ворвался внутрь, закрыв за собой дверь.

   - Лев Михайлович! Прошу вас, скажите, что вы...

   - Зайчик, откройте немедленно! - забарабанил майор в дверь.

   - Толик, что случилось?

   - Вы видели Прокопчук тем утром? Поссорились с ней из-за Зои? Вы просто защищаете Зою, верно?

   Профессор устало вздохнул и отодвинул меня в сторону.

   - Не надо, Толя, - он открыл дверь, впуская Кузьмина. - Это я. Я ее убил.

   - Да нет же! Вы просто свидетель. Это ведь вы позвонили в горисполком, когда увидели, что дамбу прорвало? Но опоздали... Прошу вас, скажите, что так все и было!

   Лев Михайлович виновато улыбнулся и развел руками, а майор крепко перехватил меня за локоть.

   - Я не смог защитить Зою. Никого не смог. И я устал бояться. Всю жизнь чего-то боялся, жил с оглядкой... Действовал по чужой указке, слова поперек не смел сказать. Не жил, а притворялся. Сколько здесь здоровых, а я молчал... Но от себя не убежишь. Вот и случилось. Вчера эта гиена девочку увидала, узнала, стала грозить, игрушку растоптала, а я... Стоял, словно чурбан бессильный, безответный. Всегда так... Опять испугался, что вскроется все. Я же тогда документы не только Зое подделал. Я истории болезней переписывал, чтобы пациентов освободить, когда немцы в Павловку душегубки пригнали... Она видела мой страх, куражилась, смеялась, а потом ушла, властью упиваясь. И словно разум у меня помутился, я самый большой осколок подобрал и за ней пошел. Я не помню, что и как, только теперь эта... уже никого обидеть не сможет. А мне уже все равно. В сущности, чего еще мне бояться? Все уже случилось.

   Лев Михайлович улыбнулся вымученно, глядя на мое потрясенное лицо. Почему же я такой тугодум?..