На похоронах вдова, француженка, рыдает, дети плачут, церковь полна народу. Эта смерть, эти похороны – карикатура, ироническое отражение реальности в эмигрантской деформированной страхом, унижениями, нищетой и отверженностью психике. Коллективное переживание коллективной вины – столь любезное русскому сердцу.
– Как мы им все на-до-е-ли, – говорит Ладинский, – Боже, как они устали нас терпеть! Да я бы на их месте давно выгнал бы всех эмигрантов на Сандвичевы острова, со всеми нашими претензиями на безработное пособие, на бесплатное обучение детей, на стариковскую пенсию. Вот будет война…
Это теперь у него присказка.
Вот будет война, говорит и Ходасевич, с которым я теперь встречаюсь раза два в неделю: он приходит ко мне, мы обедаем у меня и потом до ночи играем в угловом “бистро” на биллиарде; или я еду к нему, и мы завтракаем у него; или встречаемся недалеко от редакции “Возрождения”, в подвале кафе “
Приведу отрывки из двух его писем ко мне этого времени:
…я приехал сюда вчера. Комната у меня на деревне, но близко от пансиона, лучше той, где мы жили с тобой в Арти. Есть даже зеркальный шкаф, а кровать – с балдахином, чуть-чуть съехавшим набекрень. Чисто. Парк оказался садом. После Арти – сущий Довиль. Есть даже роскошные женщины в демонических пижамах – и собой вполне ничего!.. Публика чище артийской на 90 проц. и моложе – на 95. Это утешительно. О “Возрождении” никто не слышал, о “Посл. нов.” многие слышали, но получают одни К. Прочие либо ничего не читают, либо
Напиши мне о Париже и о себе. В эти наши свидания очень ты был мил и утешен. Напиши также о котике – как ты его нашла и что он? Мне здесь очень отдохновенно. Боже мой, что за счастье – ничего не писать и не думать о ближайшем фельетоне!..