Русское офицерство, закаленное в битвах, и поседелые под выстрелами генералы – все это командиры умелые, без которых армия – ничто. Но и они ничто без армии. А армия – это и есть обученный воевать, славный своей стойкостью мужик-солдат. Не только соленым потом – кровушкой своей горячей поил он без меры орла русской военной славы! Теперь всем им вместе, соборно, настала пора особого подвига. Потому что совершенно особой, не похожей на обычную была начавшаяся война…
– Еще молимтеся о Богохранимой державе Российской и о спасении ея!.. – в утробном рыке заводился звероподобный, со скорбью на лице, огромный дьякон.
И Михаил Илларионович сквозь слезы повторял вместе с хором:
– Господи, помилуй! Господи, помилуй! Го-осподи, поми-и-луй!..
– А-а-минь! – густым профундо завершал дьякон…
Кутузов молился горячо, истово и при этом плакал – в чистом порыве, по-детски, навзрыд и со всхлипами.
…Он прибыл в Петербург из Молдавской армии, полагая тихо провести остаток дней своих среди чад и домочадцев. Наконец-то Екатерина Ильинична, на пятьдесят восьмом году жизни, могла видеть рядом своего беспокойного супруга. А сам Михаил Илларионович бесконечно радовался счастью обнять дочерей, внучек и внуков, утешить ласковым словом любимую Лизоньку. Ему нравился тихий сад при петербургском доме, где он предавался воспоминаниям в уютной беседке или принимал посетителей, которые мечтали видеть героя, увенчанного при конце боевого поприща столькими победами.
Вторжение в Россию полчищ Наполеона в ночь на 12 июня переменило все.
6 июля вышел манифест, призывающий всех подданных России на защиту Отечества. Дворянство составляло местные ополчения и называло для них предводителей. Кутузов был избран единогласно начальником Санкт-Петербургского ополчения. Простой народ следил за каждым шагом славного генерала, каждое слово его делалось известным всей столице, популярность его возрастала с каждым днем разразившейся войны. Когда Михаил Илларионович явился в театр на представление пьесы «Дмитрий Донской», публика встретила его рукоплесканиями. Однако триумф ожидал его в конце спектакля, после заключительного монолога, который с пылкостью произнес трагик Яковлев:
Здесь израненный, поддерживаемый князьями Дмитрий Московский, которого играл трагик Яковлев, встал на колени, прямо против ложи Михаила Илларионовича. Тотчас поднялся невообразимый шум в зале, стуки палками, крики:
– Кутузов! Кутузов!..
Уже тогда прозвучало в обществе: «Спаситель России…»
А угроза все нарастала. Падали один за другим города на западной границе: Ковно, Вильна, Минск, Полоцк, Орша, Витебск, Дорогобуж. Бонапарт стоял уже у дверей Смоленска…
В то время как Витгенштейн[18]
прикрывал путь на Петербург и даже добился успеха 18, 19 и 20 июля над корпусом маршала Удино, главные события развивались на западе страны. Русским войскам, которые согласно догматическому плану прусского теоретика Фуля были разделены на две самостоятельные армии, не имея даже общего руководства, грозила опасность быть разбитым по частям. Главнокомандующий 1-й армией военный министр Барклай-де-Толли уклонялся от решающего сражения, к которому стремился Наполеон, и медленно отходил по Московской дороге на восток. Начальствующий над 2-й армией любимец солдат и офицеров Багратион с необыкновенным искусством выходил из расставленных ему силков и капканов и наконец соединился с 1-й армией между Витебском и Смоленском. Русские продолжали отступать…Кутузов молился о ниспослании ему свыше святой помощи, но уже карты, планы, имена генералов и полковых командиров занимали его воображение. Он еще раз, сквозь слезы на лице, поглядел на икону Казанской Божьей Матери, о которой ходила молва чудотворной. Из-за богатого оклада, с кипарисовой доски, на него скорбно взирала Богоматерь с младенцем на левой руке, который посылал маленькой пухлой ручкой свое благословение.
Икона эта была привезена в 1612 году в Москву казанским ополчением и находилась в стане князя Пожарского. Именно ей приписывали чудесное избавление Москвы от поляков, в честь которого 22 октября того же, 1612 года было учреждено специальное празднество.
Теперь, через двести лет, престарелый вождь готовился повторить подвиг Пожарского, своего предка по матери, чтобы вскоре навеки успокоиться под этой самой иконой, здесь, в Казанском соборе…