Кузнец (СИ)

В западном направлении тоже все складывалось совсем неплохо. Люди шли в Приамурье даже из-за Урала. Там, на дальней Украине шла война. Все силы и все внимание власти было сосредоточено там. А на остальной территории множились шайки разбойников, росли цены, из крестьян выжимали все соки. Потому и бежали люди, куда глаза глядят. Про вольную жизнь на Амуре говорили. Только уж очень мы были далеко. Потому и переселенцев было немного. Но уже около двенадцати тысяч русских людей жило здесь. Это было не просто здорово, а очень здорово. Дауры и тунгусские народы постепенно сливались с новыми поселенцами. Ведь сами они тоже некогда пришли на эти берега. Все больше становилось смешанных деревень, появлялись местные мастеровые в городах.

Хорошо было и у друзей. Все уже женаты. У Макара родилась третья дочка. Не отставали и Трофим с Тимофеем. Женился и мой «секретарь» никанец Гришка, возведенный в подьячие. Ради такого дела он принял крещение. В жены взял бездетную вдову одного из казаков. И бездетной она была ровно девять месяцев. Было забавно смотреть как в воскресенье маленький и худенький Гришка идет со своей дородной супругой, которая была выше его на полголовы. И при этом было видно, что главный в доме именно он.

В моей воеводской жизни тоже все волне благополучно. Правитель я тот еще. Ни величия, кроме роста, ни желания править. Единственное, что умею хорошо, так это дружить с умелыми людьми. Таких умелых людей я и старался собирать в Приамурье. Всяких умельцев собирал. Один мастеровой приехал из иноземной страны, из Голландии приехал. Так вот, мастеровой он оказался не очень. Точнее, то, что он умел, мне было без надобности. Повар он был. Трактиры у нас в городах, конечно, есть. Но люди, что здесь живут, к разносолам не очень привычные. Зато привез он клубень здесь не известный. В смысле, людям он не известен. Мне очень даже известен. Картофель называется или желтый трюфель. Вот этот клубень я и велел ему высаживать. Сегодня уже изрядный участок засажен. Могу позволить себе и потушить с мяском, и толчонку наделать. Многие следом за мной стали его высаживать. А голландец тот стал по картошке главный. И много такого всякого. Как-то добрел к нам китаец. Именно китаец, не маньчжур. Оказалось, что он не просто заблудился. Он родич нашего Гриши. Зовут Гао Бо. Гришка им с купцом весточку отправил. А там у них тяжкая жизнь. Он и решил к дяде податься. Посмотрел на нашу жизнь, решил не возвращаться. Думал, куда его пристроить? А он оказался мастером по фейерверкам. Для владетелей праздники устраивал с огненной потехой. У нас такого нет. Люди все попроще. Работаем, любим, веселимся, живем – все без особых затей. А вот «огненная потеха» меня торкнула. Это же порох! Спросил: умеешь делать? Гришка и перевел. Тот чуть поклонился и что-то проговорил. Но смысл понятен – умеет. Так мы и с порохом оказались. Порох, скажем откровенно, не особенно хороший. Но свой, а это просто супер!

Одно странно, старик мой, который дух, уже давно не показывается. Ни в каком виде. Ни кисой не является, ни человеком не показывается. И не успел я огорчиться этому, как той же ночью он пришел. Стоит такой довольный на бережке реки. Хоть видно, что старик, только будто из хорошего санатория вернулся.

– Давненько – говорю – не виделись. Как там твоя лыжня? Скоро уже кончится?

А он смеется. И раскатисто так, аж эхо по реке заметалось.

– Ты, лягушонок, уже давно уже не по моей, а по своей лыжне идешь. Она тебя тянет.

– Что же ты – говорю – громы молнии не кидаешь?

– А зачем? Лыжня у нас разная. Только идем мы к одному зимовью. Ты стал сильным. Пока был слаб, я помогал. Теперь ты уж сам. Да и осталось недолго.

Сказал и исчез. Больше ни разу не показался. Ничего, мне по своей лыжне идти приятнее.

У нас с Людой тоже все было тихо, мирно и, страшно сказать, счастливо. Андрейка рос здоровым и задиристым парнем. Старался во всем быть первым. В шалостях тоже. Потому ему часто доставалось. Даже не от Люды, которая в первенце души не чаяла, а от Меланьи, ставшей постепенно частью нашей семьи. Бывает такой статус – добрая тетя из Бердичева. Сам видел. На четыре года я сделал ему деревянную саблю. Теперь он каждую свободную минуту кого-нибудь рубил. Хорошо, если куст или забор. Хуже, если цыпленка, особенно чужого.

Через два года после Андрейки родилась Мария. Пока еще совсем маленький медвежонок, важно ковыляющий из комнаты в комнату. Чем-то наша жизнь напоминала привычный облик советской семьи, насколько я его помнил. Утром мы быстро завтракали, немножко занимались детьми и «убегали на работу». Я шел в приказную избу, а Люда… У нее тоже появилось дело. Потихоньку она освоила местное письмо, вросла в здешнюю жизнь. И решила открыть школу для ребятишек. Тоже нужное дело. Если мы собираемся здесь не на год или два, а навсегда оставаться, грамотные люди нам понадобятся.