По знаку Рясного оперативники вышли, но один из них перед этим вынул из-под плаща фотоаппарат ФЭД и сделал несколько снимков. Уже все поняв, Крно окончательно сник.
— Часики нам не нужны, — ответил Рясной. — Но договориться можно.
Крно молча кивнул. Он был на все согласен. Вербовка состоялась. О сотрудничестве, его условиях, формах связи договорились быстро…»
Следующая встреча с дипломатом произошла на другой конспиративной квартире неподалеку от «Шарика», как ласково называли москвичи завод шарикоподшипников, через три дня.
Боясь разоблачения, Крно принес чекистам даже посольские шифры. В дальнейшем он доставлял множество секретных и важных документов, которые тут же переснимали специалисты. Кроме того, словак также сообщал сведения, которыми с ним делились в германском посольстве, поскольку он был не только их союзник, но и агент-осведомитель абвера. Больше того, вся партия контрабандного товара была конфискована.
Часов было так много, что руководство контрразведывательных подразделений Лубянки в лице начальника 2-го управления НКГБ СССР Петра Васильевича Федотова использовало их в качестве подарочного фонда. Не исключено, что карманные швейцарские часы получил в качестве награды за проведенную операцию и сам Николай Иванович Кузнецов. Не эти ли часы находятся сегодня в музее ДВКР ФСБ РФ, которые на Ровенщине подарил автору его родственник? Они являлись экспонатом местного краеведческого музея в городе Сарны, разоренного с приходом к власти националистов в «Незалежной». Часы передала моему шурину жена партизана из отряда «Победители», который был часовым мастером, взявшим их у Николая Ивановича Кузнецова, чтобы отремонтировать. Видно, партизан и Кузнецов больше не встретились.
Словак Крно познакомил Рудольфа Вильгельмовича Шмидта с личным камердинером немецкого посла Генрихом Флегелем — агентом Главного управления имперской безопасности (РСХА) и его молодой супругой, обрусевшей немкой Ирмой, на которой тот недавно женился. Она была подданной СССР. После официального брака Ирма Флегель вышла из советского гражданства и подлежала обязательной высылке из Москвы в месячный срок. Такое обстоятельство не входило в планы камердинера и Руди Шмидта, а также его руководства на Лубянке. Через наркоматы иностранных дел и органов госбезопасности эту проблему удалось положительно разрешить, что позволило в дальнейшем установить более дружественные отношения Шмидта с Генрихом и Ирмой Флегель.
Кузнецов понимал, что он Флегелю нужен в качестве кандидата на вербовку, поэтому шел ему навстречу, часто искусно подыгрывая. С его-то психологической подготовкой и обаянием нетрудно было выстраивать удобные обеим сторонам диалоги. Когда наш разведчик проявил интерес познакомиться с апартаментами посла, Генрих во время отъезда Шуленбурга показал ему кабинет и квартиру главного дипломата Третьего рейха. «Колонист» передал капитану Ряс-ному сообщение с планировкой квартиры посла. Вскоре в агентурном отчете Шмидт информировал:
«Колонист» принимал участие в операциях по перехвату немецкой дипломатической почты, так как дипкурьеры из Германии постоянно останавливались в гостиницах «Метрополь» и «Националь», но редко в посольстве Германии. Именно Кузнецов сообщал своему руководству о паузах в сроках отправки дипломатической почты в Берлин для эффективности и надежности работы сотрудников оперативно-технического отдела НКВД и НКГБ СССР.
Как утверждал Л.Ф. Райхман — напрямую нашей контрразведке стало известно о готовящемся нападении Германии на СССР уже в марте 1941 года — в определенной мере благодаря усилиям «Колониста». Конечно, сотрудники из разведывательного управления могли знать об этом еще раньше — агентура в Берлине работала активно и четко с немецкой пунктуальностью.