Первым, кто из партизан обратил внимание на политическую ориентацию Лидии Лисовской, был Николай Гнидюк, который установил, что из ненависти к фашистам она отравила одного из квартирантов — немецкого офицера. А когда партизаны подселили к ней Пауля Зиберта, она призналась Гнидюку, что хотела отравить и нового квартиранта. Только после этого Центр разрешил Кузнецову признаться хозяйке, кто он есть на самом деле. В один из вечеров он, мило улыбнувшись, ошарашил ее паролем: «Привет от Попова».
Лидия чуть не упала в обморок. Она бросилась ему на шею и зарыдала…
И вот уже в телеграмме Центру 7 мая 1943 года «Тимофей» сообщил, что «Колонист» и Лисовская Лидия Ивановна, в дальнейшем «Лис», установили дружеские доверительные отношения. Мария Микота тоже выразила желание помогать отряду. Ей был присвоен псевдоним «Майя», а у немцев она проходила потом под кличкой «Семнадцать».
С другой стороны, на них положили глаз и сотрудники местного СД, предложив им сотрудничество с целью информировать их о настроениях и разговорах в офицерской и чиновничьей среде. И они дали добро на выполнение заданий немецкой спецслужбы, потому что знали, откажись — лишатся работы или — угонят в Германию…
В отряде согласились с таким раскладом. Он им был выгоден… По существу, квартира Лисовской стала местом интересных встреч с немцами, в чем были заинтересованы и наши разведчики.
Здесь произошло знакомство Кузнецова с высоким, плотного телосложения майором войск СС — штурмбанфюрером, на обшлаге левого рукава полевой формы которого красовался черный ромб, окантованный серебром и готическими буквами «CD». Набриолиненные редкие волосы, зачесанные на ровный косой пробор, выдавали в нем педанта и аккуратиста. Когда он улыбался, сбоку на верхней челюсти сверкала платиновая фикса. Голубые глаза смотрели цепко и настороженно.
Зиберт представился первым, как и положено младшему по званию. Майор дружелюбно протянул руку, назвав себя:
— Ульрих фон Ортель.
Зиберт уже слышал эту фамилию от агента «Семнадцать» — двоюродной сестры Лисовской Марии Микоты. «Вот и новый знакомец. Кто он, чем интересен будет мне и отряду», — размышлял Николай Иванович. Он понимал, все люди разные по характеру, в том числе и враги. Одни были истинными нацистами, другие попали на фронт по мобилизации, некоторые даже испытывали неприязнь к фашизму, но все они были стянуты обручем войны и готовы были до конца сражаться с противником в лице большевиков, приютивших у себя ненавистных немцам евреев, которые оседлали даже властные структуры. Пропагандистская машина Геббельса делала с людьми свое черное дело.
Гитлер, исповедуя расовую теорию, всегда ненавидел еврейский народ и никогда не делал из этого тайны. «Мировое еврейство стремится к войне», — упрямо повторял фюрер в 1930-е годы. А позже прямо обвинил целый народ в развязывании Второй мировой войны:
После знакомства с Ульрихом фон Ортелем, внимательно изучая его облик, Кузнецов заметил в петле второй сверху пуговицы френча — трехцветную ленточку Железного креста второго класса. Это означало, что он участвовал в боях. А еще на груди у Ортеля виднелся скромный овальный серебряный с чернью и изображением рун в центре значок. На нем мелкими буквами имелась надпись: «Благодарность рейхсфюрера СС». Иногда Ортель ходил в штатском костюме. В компании, бывало, напивался до полного беспамятства, словно хотел в пьяном забытьи укрыться от чего-то опасного, трудного, глубоко переживаемого. Но все же часто удерживал себя от лишней рюмки.
«Что Ортель делает в Ровно?» — часто спрашивал себя Кузнецов. И постепенно в ходе наблюдения и общения с ним пришел к выводу, что в этом внешне невозмутимом, хорошо воспитанном, смелом и решительном человеке живет не фронтовик-окопник или каратель, измазанный кровью по локоть, а разведчик — птица крупного калибра. И вот однажды, сидя с Ортелем за столиком в ресторане, Кузнецов стал свидетелем такой сцены. Штурмбанфюрер неожиданно подозвал незнакомца и, отвернувшись от стола, что-то быстро проговорил ему на русском языке и отпустил его.
— Откуда вы так хорошо знаете русский язык? — спросил Пауль.
— Давно им занимаюсь, дорогой Зиберт. А вы что-нибудь поняли?
Кузнецов мгновенно сориентировался, что ни в коем случае нельзя говорить «нет». И вот почему — все немецкие офицеры быстро осваивали разговорную речь на западноукраинском суржике — смеси русского, украинского и польского языков.