В замке заскрежетал ключ. Ванька поставил на пол сумку с продуктами из магазина и занырнул в свой закуток за сервантом. Лена устало спросила:
— Ты чего сидишь как сыч? — Включила лампу на столе и нажала кнопку на телевизоре. Вспыхнул экран, и на фоне привычно зажурчала новостная телепрограмма.
За ужином Ванька опять рассказывал Лене про транзисторы, а Фролов, не убирая бумаг, одной рукой подносил вилку ко рту, а другой переворачивал страницы. Когда Ванька случайно рассыпал крошки по столу, Фролов цыкнул и ревностно поправил стопку.
— Давай-ка поаккуратнее.
Он успел заметить, как Ванька переглянулся с матерью. Лена едва заметно пожала плечами. Этот жест означал: ты же его знаешь. Фролова мучило подозрение, что у Ваньки и Лены есть тайная жизнь, протекающая без его участия: свой язык, мимика и жесты. Общность, из которой он был исключен, несмотря на то, что сидел за тем же столом, жил в той же комнате, дышал тем же воздухом.
Может, они чувствовали, что он
— А что там у тебя? — Ванька с любопытством заглянул в бумаги. — Ого, это что, списки на квартиру?
Все-то он знает, везде лезет. Фролов перевернул лист и снова пробежался взглядом по строчкам.
— Ты только шибко не распространяйся, особенно про институт.
— Чего это?
— Сейчас как раз шерстят списки очередников, и все, кто не подходит по нормативам, вылетают на раз-два. Мы, слава богу, подходим, но лучше проверяющим не знать, что состав семьи изменится.
— Изменится? — эхом переспросил Ванька.
— Я имею в виду, что ты уедешь в Москву или Ленинград и, очевидно, получишь там общежитие как иногородний студент. Значит, придется выписаться из квартиры, и норматив у нас будет уже другой.
— Стоп-стоп. Я уеду?
— Мы это уже обсуждали.
— Да, и сошлись на том, что еще есть время подумать.
— Повторюсь: главное, никому пока не говори, а то дойдет до проверяющих.
Ванька сказал:
— А вдруг я никуда не уеду?
— С чего бы? — удивился Фролов. — Уедешь, конечно. У тебя есть для этого все данные.
Он сделал сыну комплимент, а тот его даже не заметил.
— Пап, а мое мнение вообще что-нибудь значит?
— Разумеется, — согласился Фролов. — Просто в твоем возрасте оно часто меняется.
— Я ж не ребенок.
— Но и не взрослый. Так, погоди минутку, мне надо выписать пару фамилий.
Лена достала из серванта карандаш и клочок бумаги и протянула Фролову. Сверяясь со списками, Фролов выписал три фамилии: Носов, Охотский и некая Т. С. Иванова.
Первые два пункта подходили на все сто, а про Иванову стоило еще разузнать. С одной стороны, он точно помнил, что какая-то Иванова уехала с мужем на вахту в начале лета, с другой стороны, на заводе работали десятки людей с такой фамилией.
— Почему ты держишь меня за идиота? — спросил Ванька.
Фролов так удивился, что даже поднял голову от списков.
— Чего?
— Думаешь, я не разберусь, в какой институт поступать?
Лицо у него было напряженное и сердитое. Фролов едва не закатил глаза.
— Слушай, я все понимаю: ты хочешь быть взрослым и самостоятельным. Молодчина, хвалю. Но поверь, не все в твоем возрасте могут принимать взвешенные решения. Мы с матерью хотим уберечь тебя от этого, вот и все.
Лена посмотрела на него с выражением угрюмости и неприятного удивления. Вероятно, этот взгляд означал: меня-то не впутывай.
— Знаешь, а ведь это не такое уж большое дело — понять, что тебе нравится. Мне уже сейчас все ясно.
— Это ты так думаешь. Поверь опыту, а? Мне сорок лет, а тебе семнадцать.
— Ну и что?
— Повторяю: тебе семнадцать. И я уже говорил: молодые люди часто не могут принимать нормальные решения.
— Кто, например, не смог? Ты?
— Не хами.
— Я серьезно. Вот ты уехал из Ленинграда. И чего, счастлив?
С тем же успехом Ванька мог взять кирпич и от души шмякнуть отца по физиономии.
— Если бы не уехал, тебя бы вообще не было.
— Это понятно, — согласился Ванька. — Но раз ты сюда приехал по доброй воле, значит, и здесь не так плохо? А там было хуже?
— Мой случай совершенно не имеет отношения к твоему.
— Если твой опыт не считается, то почему ты решил, что разбираешься в таком деле? — допытывался Ванька. — Ты вот говоришь, что в Ленинграде куча возможностей. Если так, то зачем ты оттуда уехал?
— Ну хорошо, — согласился Фролов, охваченный прорывающимся гневом. — Можно в Свердловск — там, говорят, тоже неплохо…
— А если я останусь здесь?
— Мы уже обсуждали это. Не останешься.
— Но почему?! Если ты так хочешь уехать — так соберись и едь, при чем тут я?
— Ваня! — рявкнул Фролов. — Я твой отец, ты живешь в моем доме. И пока это так, я решаю, что для тебя лучше. Нельзя всю жизнь — вот так, по течению!.. Тебе же скоро восемнадцать! Пора бы подумать, как строить жизнь.
— Уже подумал, хочу подать документы на радиотехнику.
— Из-за этих чертовых транзисторов? Большое дело — всю жизнь телевизоры ремонтировать.
— А мне вот нравится.
— Ладно! Нравится ему! Ну прекрасно!
— Пап, ты чего орешь?
— Я ору?! Я? Хочешь остаться в этой глуши — ради бога, протирай штаны на этой своей технике. Только не приходи ко мне через двадцать лет со словами, что жизнь прошла зря. Ты меня понял?