Фролов постоял в дверях, разглядывая сына. В груди разбухало большое неназванное чувство; он глубоко вздохнул, ожидая, когда оно схлынет. Будить Ваню не стал. Медленно обернулся, пошел на кухню. Взял с подоконника пачку болгарских сигарет и спички. Навалился на балконную дверь, щелкнул шпингалетом и нырнул в морозное утро выходного дня.
С балкона был виден весь дворик. Холод стоял собачий. На детской площадке в снегу уже торчала елка в серебристом дождике, хилая, с растопыренными ветками и картонной звездой на верхушке. Пара детей бодро карабкалась на горку. У подъезда стоял грузовик, и очередные новоселы выволакивали из него холодильник.
Фролов закурил, с наслаждением выдохнул дым, перевел взгляд вперед и уставился на далекий лесок на горизонте. Впереди была пустошь, а позади — черт-те что. В эту минуту его впервые остро и сладко ужалило счастье; счастье глупое, без оговорок и оправданий; счастье босяка, что поднимает взгляд от земли и видит высокое синее небо.
Ничего. Жизнь-то долгая.
Fin.