Квартира

Сам дом был очень старым и поэтому казался особенно величественным; его три этажа по высоте были равны соседним пятиэтажкам. С фасада осыпалась штукатурка, но каким-то чудом еще держалась лепнина. Подойдя к нужному подъезду, Фролов выбросил окурок в ведро у лавочки и остановился, рассматривая старый фонарь, висящий над подъездной дверью.

— Товарищ! — раздался голос из-за спины. — Вы куда?

Фролов обернулся. На лавочке у подъезда сидели три сморщенные старухи. Одна из них, близоруко щурясь, грозно повторила:

— Вы к кому?

— В четвертую, к Юдину. Юдин здесь живет?

Одна из старух махнула рукой куда-то вверх: мол, иди по лестнице, не ошибешься. Фролов пошел; на лестничной клетке с высоченными потолками гудели лампы, пахло кипяченым бельем, чьи-то дети волокли ржавый велосипед.

Нужная дверь была покрыта слоем ссохшейся краски. Из-под него выглядывал дореволюционный декор; на ручке краска отлетела, и открылся небольшой участок латуни. Фролов нашел взглядом дверные звонки и некоторое время постоял, изучая таблички с разномастными фамилиями. Нужная табличка висела с края. Звонок, прилагавшийся к ней, выглядел самым старым.

Дверь открыла дама преклонных лет — низенькая, кругленькая и седая, с покатыми плечами, покрытыми шалью. Увидев Фролова, она приветливо улыбнулась.

— Вы к Сереже? Входите. У него сейчас ученик, но они скоро закончат.

Фролов зашел в длинный темный коридор коммунальной квартиры. Над дверью висели гроздья проводов, круглые черные счетчики торчали из стены, как бородавки. Под ногами крутилась серая полосатая кошка, она с удовольствием обтерлась о брюки Фролова.

— Налью вам кофе, — пообещала дама. — Разувайтесь, разувайтесь. Сейчас покажу, где можно помыть руки. Томка, а ну брысь!

За чашечкой кофе Фролов почистил брюки и узнал, что даму зовут Роза Эдмундовна. Она занимала вторую по коридору комнату в длинной изгибистой квартире. Квартира еще хранила следы былой роскоши из ушедшей эпохи, и в комнате Розы Эдмундовны все было чинно: подоконник сиял свежей побелкой, на потолке сохранилась опрятная лепнина. Вдоль стены стояли книжные шкафы и сервант со стеклянными полками; в серванте поблескивал хрусталь, фарфоровые собачки и цветное стекло — ему, наверное, было уже лет двадцать.

Фролов подмечал мелочи безотчетно. Он думал о своей квартире так давно и так часто, что мысли о ремонтах и квадратных метрах вошли в привычку. Он присматривался к чужим потолкам и дверным проемам, изучал стеллажи и лакированные шкафы-стенки. Больше всего ему нравились румынские серванты — легкие, компактные, на тонких ножках — не то что тяжеловесные чехословацкие «гробы» от пола до потолка. Но достать румынский сервант было сложновато, да и Ленке не хватило бы места под постельное белье и посуду.

Он покрутил в руках чашку с кофейной жижей. Роза Эдмундовна пошла за блюдцем. Над столешницей мерно раскачивался круглый абажур. День был длинным, странным и вел неизвестно куда.

Вдруг раздался веселый и громкий голос:

— Мама Роза! А куда это вы пропали?

В дверном проеме появилась встрепанная кудрявая голова; вслед за головой в комнату просочился ее владелец — сияющий и несколько несуразный живчик в красной водолазке и синих штанах. Штаны были мешковатые и придавали человеку сходство с цирковым клоуном.

— О! Вы маму Розу не видели?

— Она на кухню ушла.

— А вы, наверное, ко мне, — предположил незнакомец и шагнул к Фролову. — От Ирины Михалны?

— Да.

— Мы вроде на шесть договаривались.

— Я пришел раньше.

Фролов привстал из-за стола. Репетитор протянул руку для пожатия:

— Юдин Сергей Саныч, — и вдруг, сделав страшные глаза, он выкрикнул: — Сумасшедшая, бешеная кровавая муть! Что ты — смерть?! Или исцеленье калекам?..

Поймав ошарашенный взгляд Фролова, репетитор пояснил:

— Ну, Сергей Саныч. Как Есенин, помните?

Почему-то он полагал, что Фролов непременно должен это помнить.

Рука у него была крепкая и горячая. Сергей Саныч был на полголовы ниже Фролова, чуть шире в кости и приземистее; казалось, он даже крепче стоит на ногах. В нем всего было многовато: чересчур черные густые юношеские кудри; чересчур ясные и светлые глаза; чересчур длинный нос; чересчур широкая улыбка. Пружинистая походка и подвижное лицо. Когда он улыбался — а улыбался он постоянно, — между зубами мелькала обаятельная щербинка.

Фролова будто ударили под дых; он стоял растерянный, не зная — то ли улыбнуться в ответ, то ли, наоборот, сделать лицо посуровее. Помедлил буквально секунду, но заминка стала заметной и оттого неловкой.

— Можно просто Сергей, — поспешно добавил репетитор.

— А я… кхм… Фролов.

— Просто Фролов?

Фролов не успел ответить, поскольку за спиной репетитора возникла Роза Эдмундовна. Опять началась суета, репетитор рассыпался в благодарностях и напоследок беззастенчиво клюнул Розу Эдмундовну в щеку, что с точки зрения Фролова было совершенно неуместно при посторонних.

Затем он отвел Фролова в соседнюю комнату и объявил:

— Садитесь.