– Ну, забыла, ну, бывает, – загалдели родственники. Тем временем в дверь снова позвонили, и я заткнула уши на миг. – …нельзя же всякий раз выписывать штраф, когда кто-то не поел!
– Вы посмотрите, какая девочка тощая – недоедает наша малышка, а вы ей штраф хотите впаять! На панель девчушку толкаете!
– Никому дела нет до современной молодежи!
Патрулю было ужасно неловко от нашей семейной сцены, и он, чтобы не уйти грубо и резко, по одному убирал пальчики с подоконника. Голуби отвернулись и сделали вид, будто заняты своими делами, а потом и вовсе разлетелись восвояси.
– Ну, хорошего вам дня, − засобирался патруль, когда держался уже одним пальчиком. – Рад, что у нас состоялась такая плодотворная беседа.
– А ты уж и платить собралась, дуреха, − напустились на меня родственники, едва закрылось окно за патрульным. – Власти эти вот так надо держать в кулаке! Пусть шлют протокол – а ты судись, пусть еще докажут, что ты голубей забыла покормить!
– Но я их и впрямь не покормила сегодня, − напомнила я.
– Завтра покормишь, − бабушка-черепаха положила пару ложек голубиного пшена из банки себе в кофе, а тетка, взяв у бабушки банку, стала засыпать себе зерно прямо в рот.
– Спасибо за помощь, − поблагодарила я, − но я думаю, что вам пора уходить.
– Ну уж нет, − возмутились родственники, − мы тебя впервые видим, мы соскучились за все годы сразу, а ты нас уже и выставить за порог хочешь? Ну что за молодежь пошла! Мы же не чужие люди! Сидим себе тихонько в гостях и не мешаем! А если бы мы чужими тебе были, то мы бы еще вчера пришли, дверями хлопали, ходили бы туда-сюда и мешали!
– Как же вы могли соскучиться по мне, если впервые меня видите! – говорю я. – Дайте мне время свыкнуться и смириться! Мне даже мама с бабушкой о вас не рассказывали!
– А мы с твоими мамой и бабушкой не родственники вовсе, − галдит родня. – Мы только тебе родственники! Мы тебя уроднили!
– Что? – удивляюсь я.
– Этот нам Толик дельно подсказал, − сияет бабушка-черепаха. – Из тебя хорошая родственница, хотя конфеты у тебя и невкусные. Но тебя научим правильные выбирать, не переживай.
– Как это вы мне родственники, а маме моей – нет? – переспрашиваю я.
– А так, − говорит тетка-сова. – Наши власти постановили, что у нас слишком уж много людей живет и рожать новых невыгодно. А вот перераспределить имеющихся очень даже удобно! Вот мы тебя и уродственнили!
– Не везти же кого-то из-за рубежа, − проскрипел какой-то пожилой, но крепкий родственник, оторвавшись от облизывания Лимошковых листьев. – Поди знай, вдруг он бомж какой пьющий! Ни кола, ни двора! А ты у нас девочка приличная, и квартирка у тебя имеется, и кофеек!
– Хорошая девочка, хорошая, − ко мне стали со всех сторон тянуться руки родственников, сморщенные и узловатые, хваткие и с пальчиками-сосисками. Я стала пятиться к выходу, но тут меня схватил за плечи дядя Толик, непонятно как появившийся за моей спиной.
– Любим мы тебя, обеспеченная ты наша непутевая девочка, – зашипел он прямо мне в ухе, я завопила и тотчас проснулась.
– Фу! Ну и сон! – еле пришла в себя. Покрутилась в кровати еще минут пять, но одеяло совершенно точно утратило очарование уютного гнездышка. Ну что же, время вставать и собираться на работу.
Я готовила на завтрак тосты и варила кофе с корицей, когда в дверь позвонили. Я было дрогнула, но все же открыла: а вдруг меня соседи затопили и хотят дать денег? На пороге стоял дядя Толик; оказывается, он сдавал с утра анализы и решил забежать на минутку. Я жарила яичницу для дяди Толика, когда в дверь опять позвонили.
– Это еще кто? – я уронила лопатку от неожиданности.
– Родня идет, − ухмыльнулся дядя Толик, и тут мне стало по-настоящему страшно.
Цвет сирени
Голова раскалывалась с самого утра – то стреляло в висках, то мрачно тяжелело в районе лба. Я скачала архив с исходником, который сбросил мне Жека, распаковала его и… ничего не произошло.
– Жека, напомни, что ты мне прислал? – уточнила я в чате.
– Венгерскую сирень.
Пару месяцев тому Жека придумал способ оцифровки запахов. В свободное от работы время мы совершенствовали технологию: Жека генерировал небольшие программки, которые возбуждали обонятельные рецепторы, я тестировала на себе и поправляла код, чтобы то, что воспринималось как запах, было более узнаваемым. Это была та еще работа: мало того, что Жека бывал небрежен с кодом, он еще и почти не различал запахи. Мой партнер курил с 15 лет. Розы и грязные носки пахли для него примерно одинаково. Часто в странной вони, полученной на выходе Жениной работы, только я могла распознать нужные нотки и усилить их программно, отсекая более грубые тона.
– Ну принюхайся же ты! Неужели не слышишь цветущую вишню? – возмущалась я недогадливостью младшего сотрудника нашего агентства. Тот добросовестно принюхивался, затыкал нос и виновато мотал головой. Пятый раз подряд.
Примерно так провалились все три наши с Жекой попытки обучить подчиненных кодированию и обработке электронных запахов.