Квестер

Короче, вместо недельки загостился Архип Макарыч у молодых аж на полтора месяца. А тут и отпуск сыну подошёл — каникулы в институте. И решили они как-то вечерком, что теперь их «тета» к себе в гости повезёт. В Кочегуры. Ага. Решили, да и поехали.

Тут уж пришла очередь старика — гостей принимать. И не ударил «тета» в грязь лицом. Ага, не ударил! И так старался Архип Макарыч, и эдак ублажал дорогих ему людей, да так ублажил, что теперь они уезжать не хотели! А то? Ведь ублажать-то было чем — покойная Любушка была бабой практичной: и дом, и хозяйство в таком порядке держала, что и через многие года ничего не развалилось. Да и дом был — не чета другим домам — большой, крепкий. Человек, заходивший в этот дом, или на двор, или в огород, как правило, не мог восторга скрыть: так всё в нем было хорошо, ладно, удобно, просторно. А в округе — и природа, и грибы, и ягоды, и рыбалка… Людмилушка аж речь потеряла от восторга: то и дело обнимала то мужа, то деда и всё шептала: «Как хорошо! Господи, как хорошо!» Словом, замечательно время провели, но… гостям уезжать надо было. Расстались.

И заскучал Архип Макарыч. Загрустил. Так-то он привык, вроде, бобылем-то существовать, ан познал жисть новую, при молодых детях, да при внучке любимой — да отвыкнуть-то и не смог. Похудел, осунулся, хозяйство запустил. Прошёл месяц, другой, за ними ещё парочка. Зима настала, дело к Новому году шло…

И вот вернулся как-то в середине декабря Архип Макарыч к себе домой от соседки Дуси (телефонный аппарат ей чинил), а в доме… — гости. Любимая сноха Людмила и звёздочка его ненаглядная, Олечка. Одни приехали, без папы. Архип Макарыч сначала обрадовался, давай обнимать, целовать…, а потом вдруг забеспокоился: чагой-то они одни, без Коленьки-то, приехали? Не случилось ли худого?

Да его Людмила успокоила: соскучились, говорит, мы по тебе, деда, приехали тебя к нам забрать — вместе Новый Год встречать!

Господи! И пошлёт же судьба таку радость старику?! И бывает ли, чтоб сынова жена зимой одна поехала черти куды признаться свекру в искренней любви, да пригласить его к себе в дом жить?

4

Верно-ть, не быват! И старик Овсянкин это понял…, да только сильно опосля. А сейчас…

5

Приехали они вместе с Людмилой да Оленькой в Воронеж, и тем самым, оказывается, сюрприз Коленьке сделали: он-то с того лета не мог успокоиться, что отец его на старости лет живёт у черта на куличках, да один-одинешенек! Переживал сильно, но сделать-то ничего не мог: квартира-то Людкина, а расписываться они по нонешней моде не стали. Вот и страдал Коленька втихомолку. А тут… заваливаются в дом, с морозу раскрасневшиеся: жена, дочка и… отец родной. Ага. И Людмила с порога мужу и выдала: «Отец твой, Коля, Архип Макарыч, будет теперь с нами жить — мы, пока ехали, договорились. Вместе, как говориться, веселее! Ты не против?»

Коленька аж заплакал. Ручки жене целовать полез. Все радуются, обнимаются, целуются, плачут. Стол накрыли, отметили радость рюмочкой, да и стали жить-поживать. И Новый Год встретили тепло, по-семейному. Только обратил внимание Архип Макарыч, что Людмилкины глазки как-то странно на него смотрят, внимательно…, как будто сквозь улыбку изучают, что ли? А мож, ему померещилося? Так и то правда — померещилося! Ведь все малёхо нетрезвые были, ну, кроме Олечки, понятное дело! А, когда выпимши, много чего не так кажется!

6

Потом, уже в новом годе Людмилка как-то завела разговор о том, что, мол, надо бы дом продать в Кочегурах: на что он теперича, когда все вместе живём? «А и то правда! — согласился Архип Макарыч. — Поеду, продам. Вон, Петька Семерин приценялся вроде — для сына! Тольки ты, Людмилка, меня, старого, не выгонишь, когда я немощный стану?».

Та аж заплакала от обиды — ушла на кухню и два дня со стариком не разговаривала. Коленька ходил меж них, всё выспрашивал, что случилось, в чем дело, да ничего понять не мог. Испугался, как бы чего худого не вышло, да их совместное счастье враз не закончилось бы. Архип Макарыч, видя такое дело, собрался с духом, да пошёл прощенья просить у Людмилки.

Не сразу и выпросил! Видать, крепко её он обидел своим вопросом дурацким! Наконец, Люда ему ответила, что, мол, не обижается, и давно уж простила его. Но как, спросила она Архипа Макарыча, как жить в этом мире, где все говорят, что друг друга любят, а меж тем подлости ждут от самых родных людей? Или она себя как-то не так повела, дала повод подумать…? А сама плачет, плачет! Старик тож слезу пустил — от обиды на самого себя, на дуростю свою! И порешил, что прямо сейчас поедет дом кочегуровский продавать.

Ан, не тут-то было! Людмилка, вся в слезах, наотрез отказалась его пускать: старый уже, а зима студёная стоит — ещё простудится милый свекор! Сказала, что сама поедет. Тока генеральна доверенность нужна.

Архип Макарыч перечить ей не стал. Да и не мог — а то опять бы обиделась, и тогда — прощай, счастливая жизня. И Колю жалко — вона как переживает он из-за них с Людой!

7