Квиллифер

Надеюсь, ты не против того, что я посматриваю на женщин. Я хочу сохранять благородство в отношениях с прекрасным полом, а потому стараюсь быть откровенным.

Мои пустые разговоры безобидны и больше похожи на комедию, чем на романтические приключения. О чем ты со временем узнаешь».

Я оторвался от письма, услышав на набережной стук каблуков, и увидел темноволосую молодую женщину изумительной красоты, шедшую с корзинкой турнепса на плече. Яркие пучки зелени колыхались у нее за головой, словно солдатский плюмаж. Она встретилась со мной взглядом и некоторое время не отводила глаз, потом отвернулась и зашагала дальше. Я посчитал несправедливым, что столь прекрасная женщина носит тяжести, и быстро уложил письменные принадлежности в картонную коробку, намереваясь помочь ей донести турнепс, но тут увидел, что вслед за ней идет лорд Уттербак.

Одежда Уттербака соответствовала его положению – ярко-синий и желтый цвета, розовые галуны, изысканный орнамент, вышивка и белевшая в открытом вырезе камзола атласная рубашка. На бедре висела шпага с бронзовым эфесом, голову венчала шляпа с плюмажем и бриллиантовой булавкой. Во время путешествия я успел привыкнуть к тому, что Уттербак носил обычную скромную одежду, поэтому сейчас его парадный нарядный вид меня удивил.

Однако Уттербак не кичился своим статусом, не важничал в роскошных одеждах, а смотрел на дорогу, сложив обе руки за спиной, под накидкой, отороченной черными вороньими перьями.

Уттербак помедлил, словно обдумывая мысль, только что пришедшую ему в голову, потом поднял взгляд, и на его лице появилось легкое удивление, словно он только сейчас понял, где оказался. Потом он увидел меня и узнал.

Я подошел к нему с лицом уважительного придворного:

– Милорд.

Уттербак заморгал.

– У тебя ко мне поручение? – спросил он.

– Нет, милорд. Я сидел в таверне и писал письмо, когда увидел, как вы прошли мимо.

Пожалуй, лорд Уттербак обдумывал мои слова дольше, чем они того заслуживали, а затем задал вопрос, показавший, что его разум далек от причала, писем или таверн:

– Йомен Квиллифер, согласен ли ты с утверждением Эйдрича Паломника о том, что цель человека может быть найдена только при принятии Необходимости?

Я сильно удивился и смог ответить лишь после некоторых раздумий.

– Думаю, это сильно зависит от определения Необходимости и, вероятно, все как раз наоборот.

– Некоторые называют противоположность Свободой.

– Милорд, – сказал я, – мне будет трудно презирать Свободу.

– Пройдись со мной, – предложил Уттербак.

Я зашагал в компании с ним, и сын графа тут же вернулся к беспокоившей его проблеме.

– Сострадательный Паломник сказал: «Свобода – это иллюзия», – заметил Уттербак. – Первое движение привело к созданию мира, после чего оно вызвало к жизни новое движение – и так продолжалось до тех пор, пока не появились мы, в нас возникли принуждение и желание, а мир вокруг наполнился людьми, их стремлениями и прочими заботами, так что достичь свободы стало невозможно.

– И все же, – возразил я, – если я наклонюсь и подниму камень, а потом брошу его в реку, он полетит в воду. Камень не обладает свободой воли в данной ситуации, напротив, складывается впечатление, что он повинуется моей воле, так же, как плечо и рука.

Уттербак замедлил шаг, взял меня за руку и развернул к себе. Его карие глаза смотрели прямо в мои с расстояния нескольких дюймов.

– Ты желаешь женщин? – спросил он.

В голове у меня, возбужденно размахивая крыльями, заметались лихорадочные, дикие мысли, меня удивили смена темы и неожиданная близость графского сына. Ужасно захотелось сделать шаг назад, но я остался стоять на месте.

– Да, милорд, – сказал я.

– Как и я, – к моему облегчению ответил Уттербак. – Но вот что важно: желаем ли мы их по собственному выбору или в силу Необходимости, заложенной в нас природой? Возможно, путь к истинной Свободе состоит в отказе от желаний, присущих нам?

Я напялил маску невинного мальчика-хориста.

– Про себя могу сказать, – заявил я, – что следую заветам Паломника и не сопротивляюсь диктату Природы.

Уттербак улыбнулся и отпустил мою руку. Он снова зашагал по причалу, и я пошел за ним. Мысли у меня в голове смешались и пришли в беспорядок от дикости ситуации. За время путешествия лорд Уттербак произнес не больше дюжины фраз, обращаясь ко мне, а сейчас неожиданно готов обсуждать философские вопросы. Неужели именно эти идеи занимали лорда все время, проведенное в пути? Возможно, они помогали ему переносить общество Гриббинса?

– Необходимость сделала меня лордом, – сказал Уттербак. – У меня нет заслуг, делающих меня достойным сыном моего отца. Но являются ли сами лорды Необходимостью? И вызвано ли Необходимостью мое поведение лорда?