В противогазной сумке первого же убитого лежало несколько гранат, и Гоша переложил их в пакет. Пошарил глазами, нашел винтовку убитого, но брать ее не стал. Ему нужен был автомат, желательно ППШ с диском на семьдесят два патрона. Еще у одного убитого он нашел две гранаты и полностью снаряженный диск, а с автоматом опять не повезло – осколками мины у него расщепило приклад и покорежило затвор. – Браток! – простонали за спиной. – Браток! Минин обернулся.
С земли на него смотрел раненый. На землистом, уже начинающем желтеть лице выделялись серые глаза, и в глазах раненого была такая боль, что Гоша почувствовал себя негодяем и мародером. – Пить есть? – спросил раненый.
– Тебе перевязка нужна, – сказал Гоша. – Ты уж потерпи, сейчас санитары подойдут.
Наверное, он дико смотрелся на поле, где лежали мертвые, – в джинсовом костюме и ковбойке, но раненому было не до оценок и рассуждений – он закрыл глаза и снова уткнулся лицом в разворошенную землю.
Все остальное время, которое Гоша провел на поле, склоняясь над мертвыми, его не оставляло чувство, что он обирает мертвых.
– Простите, ребята, – шептал он, чувствуя, как по щекам его бегут слезы. – Простите меня. Мне нужно. Мне, правда, очень нужно. Простите меня!
Вернуться оказалось сложнее. Пришлось перелезать вместе с тяжеленным пакетом в одной руке и автоматом в другой. Оказавшись в родной мастерской, Минин плюхнулся на диван и некоторое время приходил в себя.
Неожиданная мысль заставила его засмеяться: приди сейчас милиция, вовек бы ему не отмазаться от собранного арсенала, тогда бы и украшения Нефертити смотрелись бы совсем по-иному. Криминально они бы выглядели. Преступно. Он смеялся долго, почти истерично, потом снова плакал, а потом уснул, уткнувшись лицом в подушку, и спал до рассвета.
На рассвете он проснулся, сел к столу, разобрал и собрал автомат. Устройство его было несложным для человека, который отслужил два года в армии и интересовался оружием. Автомат был исправен. Минин передернул затвор и выстрелил в двуглавого орла, прибитого над входом в мастерскую. Оружие оказалось в полном порядке. О том, что выстрел кто-нибудь услышит, Минин не волновался. Толстые стены подвала и метровый слой бетона над головой надежно гасили все звуки. Проверено было и не раз!
Гранат оказалось девять. Уже с ввинченными запалами. Вполне достаточно для задуманной им операции. Он положил их в рюкзачок Вики, высыпав косметику, разные мелочи, ключи от их квартиры, зачетку и студенческий билет прямо на стол. Запоздало подумал – вот и фотографии. Но заглядывать в документы было свыше его сил.
Он вновь оказался на маковом поле. Здесь тоже был рассвет. Холодный и безрадостный.
Маки уже отцветали, при призрачном утреннем свете оставшиеся цветы казались черными пятнами. Он шел по макам, озираясь по сторонам, и потому вовремя увидел белеющую в сумраке палатку. Большая армейская палатка на тридцать человек укрылась в зарослях кустарника. Рядом с ней горел небольшой костер и зябко шевелился часовой, негромко напевая что-то заунывное и грустное.
Минин присел, достал из рюкзачка несколько ребристых гранат, аккуратно разложил их перед собой. Осторожно передернул затвор автомата.
Над горами появилась слабая полоска света, возвещающая скорый приход дня.
Минин сосредоточился, отбрасывая в сторону ненужные мысли. В бою надо думать только о победе – так объяснял когда-то в армии капитан Пресняков. Побеждает тот, кто больше нацелен на победу.
Как на учениях, он по очереди выдергивал чеки из гранат и швырял их в приоткрытый темный вход палатки. С такого расстояния промахнуться было невозможно. Гранаты еще не взорвались, а он уже резанул по шевелящемуся силуэту часового короткой очередью, а следом звонко рванули «лимонки». От их осколков Минина спасло лишь дерево.
Наступила тишина.
Слышно было, как кто-то стонет и воет под рухнувшей и разодранной в клочья палаткой.
Держа автомат наготове, Минин подошел ближе.
Часовой был еще жив. Увидев его, Гоша испытал мстительную радость: это оказался бандит по кличке Гапон, Минин его запомнил еще со времени своего первого постыдного бегства. Бандит тоже узнал Минина, глаза его расширились, уже стало достаточно светло, чтобы увидеть перекошенное страхом и болью лицо.
– Слушай! – сказал бандит. – Не стреляй! Что сделать-то надо? Ты только скажи!
– Девочку вернуть, – сказал Минин.
Гапон все понял. Надежда исчезла из его глаз, черты лица заострились, и оно стало безжизненным, словно лицо покойника, каким, собственно, ему и предстояло стать.
Автоматные пули разорвали синюю куртку в клочья.
Минин постоял над ним, остывая от возбуждения и с тоской понимая, что он уже никогда не будет прежним. От чужой смерти не испытывают радости, от любой смерти испытывают печаль и тоску.
Под лежащим на земле саваном бывшей палатки перестали стонать.
Все получилось просто, гораздо проще, чем Минин себе представлял. Капитан Пресняков был прав: в бою выигрывает тот, кто нацелен на победу и использует фактор внезапности.