La Cumparsita… В ритме танго

Она очень романтичная натура, хоть это и скрывает, и корчит из себя колючку, да и, вообще, невесть что. Тонечка — все еще маленький ребенок, хоть и в женской «сбруе» — грудь, например, у нее на месте и, вероятно, есть не один бюстгальтер, а целый арсенал для обольщения и на повседневку, плюс обязательные критические дни сестрицу точно посещают, и еще этот недавний, слава богу, спекшийся интернет-магазин «для взрослых игр под покровом ночи и в постели». Что это было — мы до сих пор не понимаем! Но Сергей устроил цыпочке разгон. Так что, да! Все, как у взрослых, хоть и с оттенком максимализма, без жизненных полутонов. Ах да, как я могла забыть! Еще сестра открыла прибыльную лавочку для шоколадных наркоманов… Однако это, скорее всего, детская обида от недополученных конфет и в ближайшем будущем заведение «Шоколадница» тоже благополучно сойдет на нет, когда его хозяйка, наконец-то, настрижет купоны и наестся шоколада, который от нее прятали родители, тщательно следящие за никак не стабилизирующимся детским пищеварением. Подростковый диатез, акне, лишний вес, гормональный сбой и психоэмоциональная нестабильность в период полового созревания:

«Поменьше сладкого, мучного… Побольше овощей, фруктов, свежего воздуха и… Обязательный суп!» — наша бабуля знала в этом толк, имея на первые горячие блюда свой персональный вкус.

Такое вот лирическое отступление и тайны нашего с ней детства. Но… Совершенно точно, что Антония — по-прежнему папина детка, любимая дочечка своих родителей и наша с Ксю-Ксю самая младшая двоюродная егоза. Мне сейчас, если честно, как-то неспокойно на душе, уж больно Тоник воинственно настроена, словно что-то нехорошее приготовила, собрав всех родственников и друзей в одном красивом месте с целью «удивить людей». Поэтому…

— Не вздумай чудить, цыпа, — касаюсь пальцами ее щеки. — Не надо.

— Я в курсе! Иди уже, рыбка, — кивком указывает мне на дверь.

Люблю ее… Но сучке никогда в этом не признаюсь. Пусть мучается мелкая гадость и неисправимая засранка! Замуж выйдет и станет покорной «женкой», какой мы все, с ее точки зрения, являемся. Сколько там нужно потерпеть до обручального кольца? Я потерплю — я ведь умею ждать…

— Поговорили? — муж отталкивается от деревянных перил веранды и идет навстречу мне, выбирающейся из очень «душной» комнаты чем-то недовольной невесты.

— Покусались и не более того. Что там? — смотрю на украшенную площадку внутреннего двора лесного кемпинга.

— Все уже собрались, — подтягивает меня и выставляет, как щит, перед собой, придавливая к бортику. — Нормально себя чувствуешь? Бледная сильно и немножечко вспотела, — прохладной правой рукой он трогает мой лоб, а затем носом погружается в высокую прическу.

— Да, все хорошо, — мягко убираю голову. — Там все не очень-то надежно, товарищ. Поосторожнее, пожалуйста.

— Не приболела, рыбка?

— Нет.

Об этом мы поговорим немного позже. Позже! Зачем он задает вопрос, который по плану должен быть произнесен на паркете, когда он будет меня в танце вести? Зачем сейчас начинает пытку, которую я не смогу перенести? Не потому, что больно и я этого не выдержу, а потому, что сгораю от дикого желания кое-чем с ним поделиться и закрыть небольшой, но крайне щекотливый вопрос, суть которого уже несколько недель истязает меня по ночам. Я не сплю, кручусь, перекладываюсь с одного на другой бочок, и в ярких красках представляю, как я скажу ему, что…

— Велиховы! — слежу глазами за остановившейся машиной дяди Гриши и тети Наташи. — О-о-о-о…

— Что такое? — муж обнимает за талию и притягивает меня к себе, склоняет голову, затем, похоже, что с комфортом устраивается на моем плече и начинает тереться своей щекой по скуле.

— Импозантный Петруччио прибыл! Заносчивый мерзавец! М-м-м, но сегодня крутой красавчик. Снимаю шляпу — вкус у Буратино есть. Принарядился чувачок в великий день, — зло язвлю.

— Это Петя. Какой еще Петруччио и Буратино? Дарья не заводись, ты меня пугаешь, когда так себя ведешь, — муж громко хмыкает и смеется.

— Пиноккио, как вариант. Ага?

— Даш?

— Это все детские клички, товарищ. У нас тут круговая порука и множество тайн.

— Это я уже и так понял. А чем Петька заслужил такую грубость?

— Врал много, выкручивался, старался выпендриться, лез из кожи, за это и…

— Пострадал? — заканчивает за меня.

— Ярослав, — размещаю свои руки поверх его, покоящихся на моем животе, — не дави на меня, пожалуйста.

— Извини, — он меняет неудобное положение, кладет сначала правую живую руку, а сверху прикрывает ее бионической конечностью, сегодня спрятанной под латексную кожу с татуировкой, раскинувшейся на половину тыльной части его искусственной ладони.