La Cumparsita… В ритме танго

«Мальчик мой»? Она сейчас серьезно, что ли? Этот ребенок, мальчик, юноша, мужчина и отец уже давно вышел из возраста слюнявой радости и прыщавого недовольства, но для этой беспокойной и слишком мнительной женщины, по-видимому, остался все тем же мальчиком, которому можно сделать замечание, погрозить пальчиком или отвесить легкий шуточный щелбан, когда он поднимает свою родительницу на руки и кружит до тех пор, пока она не молит его о пощаде, причитая о том, что испытывает жутчайшее головокружение и небольшую тошноту. Да-да, я носил свою мать на руках. Было дело — определенно нам с ней есть, что вспомнить с улыбкой на лице. Лучше бы об этом говорили при каждой нашей встрече, чем плакали о том, на что повлиять не в силах, даже при наличии громаднейшего желания и колоссальных материальных средств. Кое-что по мановению пальцев и щедрому куску в соответствующий карман не купишь. Например, здоровье и благополучную семью.

— Лара? — отец подходит к нам.

— Это, — мать обводит руками все пространство, — разве дом? По-моему, это обыкновенный акт вандализма по отношению к себе. Ярослав специально сам себя уничтожает. Как он живет? Каждый свой приход сюда я испытываю жуткий стресс. Разве к этому мы стремились, этого добивались, этого хотели для него, — рукой указывает на меня, как на провинившегося мальчишку. — Я тебя прошу, повлияй на сына… Ярослав? — тут же обращается ко мне.

— Да?

— У нас хорошая квартира. Господи! Это не частный дом, не поместье, не дворянское гнездо, но там есть твоя большая комната. Теперь их будет даже две. Ты слышишь? Две! — количество подкрепляет подходящим знаком из выставленных пальцев. — В твоем полном распоряжении нормальные квадратные метры. А мне с отцом сейчас удобно и в одной. Ты мог бы жить с нами. Нет в этом ничего зазорного.

— Мне хорошо и здесь, мам. Все под рукой, о большем не мечтаю. Зачем?

— За тем, что нормальный человек стремится к комфорту, уюту, каким-никаким удобствам. А здесь, — она указывает на выглядывающий из-под тента спящий нос моей машины, — ты делишь человеческую жилплощадь с вонючей железякой.

— С машиной, ма, — со снисходительной улыбкой поправляю. — Ей тоже нужен дом. И потом, она великолепная соседка. За квартиру, конечно, не платит, — усмехаюсь, — отрабатывает услугой, предоставляет трансфер основного квартиросъемщика в требуемые по обстоятельствам места.

— Шутишь, да? Мне нравится твой настрой, сынок. Честно-честно, как говорится, слава Богу. Я, — громко сглатывает, как будто негодованием захлебывается, — ненавижу ее! Будь она проклята, твоя любимая машина. Сергей! — кричит на отца. — Что ты молчишь? По-твоему, это нормально, здраво? Он же…

— Мам, я тебя прошу, — шиплю куда-то в пол, стоя перед родителями, как в зале судебных заседаний с низко опущенной головой.

Родительское щадящее, но чересчур настойчивое принуждение, никогда не срабатывало со мной. Я не хочу ее пугать, но и сейчас тоже ничего не выйдет. У отца не получится на меня повлиять. Об этом всем видом папу предупреждаю, да он и сам прекрасно понимает все имеющиеся шансы на успех. Понимает все без моего безмолвного кривляния с одной лишь транслируемой всем внешним видом жалкой просьбой оставить все так, как есть и не будоражить ни себе, ни мне только-только устаканившуюся нервную систему. Мы поссоримся… И больше ничего!

Одной рукой отец обхватывает мать за плечи и слегка несдержанно, скорее агрессивно, прижимает к себе.

— Тихо-тихо, бунтарка. Ярослав, — массируя материнскую голову, чересчур уравновешенным, слегка пугающим, тоном обращается ко мне, — угостишь родителей чайком? Мы ненадолго.

— Да, конечно.

Обхожу их — вымученно улыбающегося отца и жалобно всхлипывающую мать — и направляюсь на еще одно подобие, но теперь уже почти армейской кухни, а лично для меня — того места, где я обычно принимаю пищу.

Я мужчина молодой, холостой, наверное, не слишком требовательный, да и многого мне не надо — стараюсь барахлом не обрастать: обыкновенная барная стойка, смахивающая на заводской рабочий стол, выступающая лично для меня в роли кухонной поверхности для двух- или трехразового питания; высокие стулья в количестве трех штук — всегда хватает посадочных мест для немногочисленных и очень редких посетителей, например, тогда, когда мои родители забегают «погостить» и выдать дефективному дебилу очередную порцию немного философских нравоучений о воспитании и о том, как следует мужику в тридцатник жить; выдраенная до блеска электрическая плита, такой же свежий чайник, навороченная кофеварка, бюджетный тостер и многофункциональная гриль-панель. Я абсолютно не соврал, когда сказал родителям, что у меня все для комфортной жизни — по моим, конечно, представлениям — все есть!

— Как дела? — отец размешивает сахар в мелкой чашке, поглядывая на суетящуюся в пространстве мать.

— Нормально, — сухо отвечаю.

— Работа? — теперь он переводит на меня глаза.

— Там же, — шумно выдыхаю.

— Не надоело? — подмигивает и криво улыбается.

— Нет, — скрюченной гримасой зеркально отвечаю.