Лабиринт

В чём же смысл этого безумного насилия? Стал ли я таким сейчас или всегда таким был? Начав вспоминать, я понял, что, вероятно, это проявилось ещё на четвёртом курсе, когда один из однокурсников моей бывшей – а на тот момент ещё будущей – жены начал флиртовать с ней. Не то чтобы флиртовать, просто писать ей каждый день через социальную сеть. И меня, и её это жутко раздражало, но ведь он не писал ничего такого, к чему можно было придраться – просто писал, рассказывая о своей жизни… раскрывая душу. Как же я был взбудоражен, когда в один из прекрасных вечеров он прислал ей в конце сообщения целующий эмодзи… На утро я зашёл к нему в комнату в общежитии и без какого-либо приветствия и объяснения полоснул его пару раз ножом, после чего прислонил лезвие к его шее и сказал, что убью, если он ещё раз напишет моей девушке. Прекрасно помню его выражение лица, в котором читался ужас. Удивительно, насколько одинаково выражают свои эмоции совершенно разные люди, ведь его страх тогда так был похож на ужас в глазах парня, которого я сегодня зарубил топором. Хотя сейчас мне кажется, что в общежитии я слегка переборщил. Если подумать, то, может, я и вовсе всегда был таким – с самого детства? Ведь ещё когда мне было пять лет, я в отместку разбил булыжником до крови голову мальчика за то, что он случайно попал в меня камнем, когда мы играли на площадке в детском саду. Вспомнив ту ситуацию, я окончательно провалился в сон.

Я оказался на опушке леса недалеко от летнего лагеря в окружении бегающих и смеющихся детей. По центру шалашиком были навалены длинные брёвна, которые один из вожатых поджигал в ознаменование празднования Масленицы, а остальные следили за тем, чтобы никто из детей не подошёл на опасное расстояние к огню. Я уже был здесь, когда мне было одиннадцать лет. Никогда раньше не задумывался над тем, почему в конце июля мы сжигали чучело Масленицы, но сейчас мне казалось это лишённым смысла. Пламя медленно разгоралось и начало постепенно распространяться ввысь, колыхаясь на ветру и норовясь потухнуть. «Нет! Пожалуйста! Не надо!» – кричал голосом своего сообщника Сергей, привязанный сверху брёвен, но дети бегали вокруг и смеялись, не слыша его.

– Вы проверили брёвна? – спросил рядом сидящий Фёдор Борисович. – В прошлый раз они потухли.

– Конечно, проверил! – ответил я, вдруг осознав, что не уверен в том, что они в этот раз нормально разгорятся, и начал сильно переживать по этому поводу.

– Проблемы нужно решать так, чтобы они впредь не возникали! – научный руководитель смотрел в сторону огня. Обернувшись на горящее пламя, я увидел десятки обугленных тел, лежащих на земле вокруг огромного костра, оранжевое пламя которого поднималось метров на шесть в высоту.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК

Проснулся я от невыносимой боли при попытке перевернуться на бок, чтобы закрыться от светящего прямо в лицо солнца. Вчерашние пробежки и прочие физические нагрузки, к объёму которых я совершенно не был готов, сказались на том, что практически каждая мышца моего тела болела, причём болела так, как не болела даже после первых тренировок в тренажёрном зале, который я уже давно забросил. Каждое даже малейшее движение отражалось невыносимой болью в мышцах и связках, и казалось, что даже больно было дышать. При попытке спросонья зевнуть, я ощутил, что щёки и все остальные части моего лица, включая веки, стянуло засохшей грязью. Чувствовал я себя гораздо хуже, чем после любой даже самой убойной пьянки в общаге на первом курсе – голова раскалывалась. И болела она в том числе и от удушающего пронизывающего всё запаха гари, исходившего от одежды.

Кое-как выбравшись из спального мешка, я осмотрелся вокруг с вершины горы, рядом с которой вчера в низине уснул. Вокруг по-прежнему было видно только горы. Куда же мне идти? Нужно было вчера не полениться и взобраться на вершину, чтобы по городской засветке сориентироваться, в какую сторону идти. Сколупнув с щеки кусок припёкшейся грязи, я обнаружил, что это высохшая кровь. Чёрт, вид у меня, наверное, ужасный: всё лицо и волосы, должно быть, в крови, куртка в крови, а штаны, вдобавок к крови, ещё и в грязи. Увидев внизу небольшую лужу, образовавшуюся, судя по всему, от растаявшего снега, который выпал в воскресенье, я спустился и окунул в неё голову, кожу которой мгновенно охватило судорогой, будто прокалывающей кожу тысячами иголок. Тщательно обтерев всё лицо, волосы и шею, я вынырнул и окончательно проснулся. Над затылком пульсировала рана, с которой я при умывании содрал образовавшуюся корку крови.