Лабиринты свободы

— Разрешите доложить, — бодро отрапортовал он, обратившись к Тадеушу. — Император Павел I приказал сопровождать вас до Зимнего дворца, а после вашей встречи следовать за вами столько, сколько потребуется.

Костюшко усмехнулся: Павел I в своём амплуа — не может жить без широких жестов и проявлений своей «заботы» о «почётном узнике».

— Спасибо за честь, но вы можете быть свободны сразу же после нашего отъезда из Зимнего дворца, — вежливо ответил Костюшко и встал. И тут же добавил, повернувшись к Юлиану Немцевичу: — Ну, с Богом! — набросил на плечи подаренную русским царём шубу и вышел из комнаты.

Когда карета подвезла Костюшко с Немцевичем к крыльцу Зимнего дворца, навстречу ему вышла императорская чета, чтобы проститься. Опираясь на трость, стараясь не поскользнуться, прихрамывая на раненую ногу, Костюшко подошёл к императору. Он нёс в руке свою лучшую ручную работу — простую деревянную табакерку, которую выточил на новом подаренном токарном станке.

— Ваше императорское Величество! Разрешите мне преподнести вам мой скромный подарок, — сказал Костюшко Павлу I, передавая ему табакерку.

— Как это мило, — произнёс Павел I, в свою очередь передавая шкатулку супруге.

— Пусть эта простая и недорогая вещь будет памятью о нашей последней встрече, и... простите, если что не так.

Императрица даже прослезилась от умиления и простоты, с которой Костюшко попрощался с ними. Павел I на дорогу перекрестил его и произнёс:

— Езжайте. Бог вам судья.

Поклонившись императорской чете, Костюшко повернулся и направился к выходу. Возле кареты стоял Юлиан Немцевич, с нетерпением ожидая его возвращения, и тёр свои побелевшие от мороза уши. Зимний день короток, а им ещё предстояла долгая дорога. Уже усевшись удобнее в карете и проехав несколько вёрст, Немцевич хмуро спросил Костюшко:

— Это правда, что ты присягнул Павлу I и поклялся больше не воевать с Россией?

Тадеуш повернулся к товарищу и грустно ответил вопросом на вопрос:

— А как бы ты поступил на моём месте, если бы от этого зависело, вернутся ли 12 000 пленных поляков и литвинов из далёкой Сибири домой к своим семьям? Кстати, — заметил Костюшко, — твоё освобождение тоже связано с моим решением.

Больше Немцевич ни о чём не спрашивал Костюшко до самого прибытия их в Финляндию.

VI

 августе 1797 года по трапу корабля, только что прибывшего из Англии в Нью-Йорк, спустился мужчина, который покинул этот берег 13 лет назад. Строевая выправка выдавала в нём человека, ранее связанного с военной службой, а лёгкая хромота подтверждала, что он, возможно, когда-то получил ранение в ногу. Густые волнистые с сединой волосы красиво ложились ему на плечи, а на пальце его правой руки обращал на себя внимание странный перстень.

— Ну и куда мы сейчас направимся? — спросил его спутник, прибывший в порт вместе с ним.

— Не волнуйся, Юлиан, — ответил ему его товарищ, — здесь нас встретят как близких друзей во многих домах, но сначала поедем в Филадельфию к Вашингтону.

Вашингтон после отставки в 1783 году не смог остаться вне политической жизни государства, за независимость которого воевал. Он не долго «отдыхал» в Маут-Верноне от войны с англичанами, и уже в 1789 году был избран первым президентом Соединённых Штатов. В 1792 году он вновь выдвинул свою кандидатуру на выборы и стал президентом во второй раз, а от третьего срока президентства категорически отказался.

Когда Костюшко входил в здание Конгресса, Вашингтон уже не заседал в президентском кресле. В марте 1797 года он освободил его для Джона Адамса. Однако с титулом Отца Отечества, который ему присвоили конгрессмены, Вашингтон продолжал посещать здание Конгресса, где в его распоряжении находился рабочий кабинет.

Как только Вашингтону доложили о Костюшко, американо-польский генерал был принят им немедленно.

— А я знал, я верил, что мы ещё раз встретимся, — радостно обнимая генерала своей армии, приветствовал Костюшко бывший командир.

На глазах у Костюшко от такой сердечной встречи выступила скупая мужская слеза.

— Да, я вернулся, — только и смог он сказать в ответ. — Вы были правы: Англия от Америки далеко, а Россия и её союзники были рядом.

Вашингтон не сразу понял смысл сказанного, но когда вник в суть фразы, то сразу вспомнил их последнюю встречу и всё, что было сказано в тот вечер.

— Да, вы проиграли, но это и есть жизнь, борьба... Не всегда же бывают одни победы, случаются и поражения, — говорил Вашингтон, стараясь не причинять страданий своему другу.

Они сидели в кабинете и так же, как и тринадцать лет назад, долго разговаривали. Костюшко подробно рассказал обо всём, что с ним произошло с момента возвращения на родину и до того, как он вновь ступил на землю Америки в порту Нью-Йорка. Вашингтон не перебивал его, а только иногда качал головой. И непонятно было: делал он это в качестве осуждения или непонимания всего того, что произошло с Костюшко за эти годы.