Лабиринты свободы

— Так ты не хочешь налить маленькую рюмку выпивки ветерану войны из армии Вашингтона?! — возмущался хромой. — Да я ногу чуть не потерял на Войне за независимость страны, как генерал Бенедикт Арнольд! Да я...

— Слушай, Вэйн, — грубо оборвал его хозяин таверны, — не болтай мне этих сказок: я-то знаю, что ногу ты чуть не потерял, когда с дружками напал на индейское поселение и какой-то ловкий индеец рубанул тебе по ноге своим томагавком.

Огорчённый, что с выпивкой ему в этой таверне не повезло, хромой подобрал свои костыли и собрался покинуть это уютное заведение. Однако голос Костюшко его остановил и вселил надежду, что выпить ему всё-таки дадут.

— Эй, солдат, подойди сюда, — позвал Костюшко «ветерана» к своему столу к большому удивлению Немцевича.

Хромой не заставил себя долго упрашивать и через минуту пил из кружки ром, который для него заказал Тадеуш. Выпив свою порцию, он поставил кружку на стол и внимательно посмотрел на генеральский мундир Костюшко.

— Я не советую тебе в будущем вспоминать Бенедикта Арнольда, который стал предателем, — посоветовал инвалиду Костюшко.

Но тот как будто его не слышал и продолжал внимательно разглядывать генерала.

Костюшко добавил ему в кружку ещё рома, и Вэйн одним глотком опорожнил её.

— А ведь я тебя узнал, — вдруг произнёс захмелевший «ветеран». — Ты полковник из батальона Лафайета, который служил у генерала Грина.

— Да, было такое, только я тебя не помню, сказал удивлённый этой встречей Костюшко. Но следующие слова этого пьянчужки заставили его насторожиться, а потом поразили Костюшко, подтвердив старую истину, что пути господни неисповедимы.

— Я сержант Вэйн. Не помнишь меня, генерал? — спросил хромой и тут же ответил сам:

Не помнишь... Правильно, нас много, разве всех запомнишь. А Мадлен? Ты её тоже забыл?

Костюшко словно окатили кипятком. Он вскочил со стула и схватил Вэйна за грудки.

— Что ты знаешь про неё? Где она? — почти кричал Костюшко, надеясь хоть что-нибудь узнать о Мадлен.

— Ушла она... Из-за тебя ушла и больше не вернулась... — только и смог сказать опьяневший от выпитого рома бывший сержант. — Уплыла на каком-то судне.

— Куда? Куда уплыла? — заглядывая в глаза Вэйну, пытался узнать ещё что-нибудь Костюшко.

На какой-то момент в глазах Вэйна появился осмысленный взгляд. Он внимательно посмотрел на возбуждённого генерала и добавил:

— Никто не знает. Говорили, что куда-то в Европу: то ли во Францию, то ли в Англию... Из-за тебя уплыла.

Голова пьяного упала на стол, и Вэйн захрапел.

— Пойдём отсюда, — предложил Костюшко Немцевичу, потерявшему дар речи от такой трагической сцены, и через минуту они уже ехали в экипаже к своей гостинице.

В гостинице их ждал ещё один «сюрприз», который стал дополнительным поводом для принятия Костюшко окончательного решения о возвращении в Европу. Хозяин гостиницы передал ему два письма, которые каким-то чудом нашли своего адресата, переплыв на торговом судне через Атлантический океан.

Первое короткое письмо было от Яна Домбровского. Он предлагал Костюшко вернуться в Европу, в которой «зреют события, которые могут стать причиной возрождения Речи Посполитой...»

Второе письмо было от Франца Цельтнера. Он подробно описывал последние европейские политические события. И главным героем этих важных событий Франц назвал Наполеона Бонапарта.

VIII

оследняя встреча Костюшко с Томасом Джефферсоном была совсем не похожа на те, прошлые, которые каждый раз скрепляли их отношения и делали их более доверительными. Однако она была важна для Костюшко, так как от неё зависело, возможно, его будущее. Костюшко приехал к Джефферсону без Немцевича: ему хотелось поговорить с ним по душам. Вице-президент Соединённых Штатов, несмотря на свою загруженность, нашёл время и был готов встретиться с ним.

— Ну как вам Соединённые Штаты после стольких лет отсутствия в Америке? — спросил Джефферсон, когда они удобно разместились в креслах. Ему не терпелось узнать, где за эти месяцы побывал его друг, с кем встречался и какие впечатления остались у Костюшко от этих встреч.

— Знаете, Томас, у меня двоякие чувства от моих путешествий по стране, — искренне ответил Тадеуш.

— Вот как? — удивился вице-президент. Он-то ожидал услышать бурю восторга от всего, что удалось увидеть и услышать Костюшко во время его путешествия по земле, за независимость которой он воевал, а тут такое странное высказывание.

Костюшко по-своему понял этот вопрос и пояснил:

— Всё хорошо, Томас. Я даже удивляюсь, что за это время так много сделано в Соединённых Штатах. А главное и лучшее, что я увидел, так это что люди стали другими: они мыслят и говорят по-другому... Как-то не так, как в то время, когда я покинул американский континент. А может, это я изменился?

Джефферсон, довольный ответом, откинулся в кресле. Он принял эти откровения как похвалу себе и всем тем, кто участвовал всё это время в преобразованиях, которые сделали Соединённые Штаты настоящим государством, твёрдо стоящим на ногах и проводящим свою, независимую ни от кого политику.

— Да, это граждане независимой страны, — заявил он гордо.