Лагерь

— Посмотрим, на что ты закроешь семестр. Математик вывел карандашом двойку, а двойка за полугодие — это каникулы на пересдаче.

— Фигня, — беззаботно отмахнулся Леша. — Меня мать две недели математикой мурыжила. Притащила к репетитору за уши и в затылок дышала, пока я в уравнениях ковырялся. Главное, застолбила место в какой-то гимназии через дорогу от дома, даже Лидке позвонила по поводу перевода, а я слинял, пока они стружку с меня снимали. Мать звонит, как языком с Лидкой начесалась «Ой, Леша, а ты где», а я автостопом к Нижнему Новгороду качу. Ха! — Леша расплылся в сияющей улыбке. — Дерьма накушался по самые колоши.

— И чего дома не сидится, — вполголоса сказал Матвей, устав от бессмысленной трескотни. Леша никак не ответил и пристал к Антону:

— Постригся бы, наконец, а то примут за этого…

— Насте нравится, — подначил Антон. Лешино лицо удивленно вытянулось:

— Насте?

— Да-да, мы вот вчера в кафе ходили, — едко уточнил Антон.

— Что-то я не понял…

— Не пугайся, мы привыкли к тому, что ум — прерогатива избранных.

— Именная печать папаши-миллионера еще не повод для избранности, — парировал Леша и плюхнулся обратно на сиденье. — Ну, дела в Датском королевстве. Ммм…

Леша многозначительно покачал головой и замолчал, позволив обманчивому перемирию замять малодушие.

— Замонался я чего-то. Долго еще, Володь?

— Минут десять, — пробасил шофер, не отрываясь от вождения.

— Нормально, в обед заселюсь, а к ужину спущусь в столовку, как будто ничего не было.

— Куда заселишься? — мрачно хмыкнул Матвей. — Вакантные места разобрали.

— В триста четвертую, надеюсь, уборщица перестилала простыни?

— В триста четвертой живу я.

— Ну, и живи дальше, или так разожрался, что занимаешь сразу три кровати?

— Да уж, твое остроумие потерялось где-то между Казанью и Нижним Новгородом. Зачем ты приперся в лагерь под новогодние каникулы? Все равно через неделю отъезд, а там всех разгонят по домам.

— Я никуда не уеду, пока не подведу дела к общему знаменателю, — загадочно сообщил Леша. — И речь вовсе не о математике. Допетрил, придурок?

— Понятия не имею, о чем ты, — покривил душой Матвей. В дырке между креслами вновь возникли всклокоченные космы.

— Ха! Я тут почитал твои пылкие послания в перерывах между пилежкой матери и репетитором. Доступно излагаешь, друг. Правда, один момент не просек: каким таким обманным путем она пыталась заманить меня в хижину, если… Цитата, «Не знаю, какое чудо должно случиться, чтобы Лексей добровольно заперся в зазеркалье» намекает на то, что без моего желания ваши планы рассыпятся в пух и прах. Как ты уже догадался, остолоп, потонуть в дерьме из-за ополоумевшей покойницы я не собираюсь.

На скулах заходили желваки. Костяшки пальцев напряглись. Кулаки затвердели и потянулись к паскудной репе, а из горла вырвалось грубое:

— Такое, как ты само топить бесполезно — само всплывет.

— Я хотя бы задержусь на поверхности, — не раскусил замысел Леша.

Матвей махнул на бесполезный спор и вперился в однотипный пейзаж. Вдоль высокого ограждения, машина подъезжала в лагерю.

Через четверть часа, попрощавшись с добрым самаритянином, попутчики предстали перед панцирем из стекол — комнатные люстры освещали немногие номера, зато учебный корпус сверкал зажженными окнами. В субботу часто ставили дополнительные, факультативы и клубы по интересам.

Матвей удостоверился: пока все заняты саморазвитием, вахтер дремлет над кроссвордами. На приемной тумбе чашка чая и очки в роговой оправе. Вестибюль пуст. Проход свободен. Лестничный пролет тоже. Матвей стащил запасной ключ из застекленного сейфа над храпящим сторожем, пожелал Антону выкрутиться перед Яной, и пошел на свой этаж. Леша увязался следом.

Антон еще поднимался на четвертый, а парни уже тупо пялились на цифры 304.

— Поверить не могу, угораздило же, — пробухтел Леша перед дверями, ставшими ему почти родными. Матвей плечом подпер дверь. — Что прикажешь, к Тане ползти?

— Настин номер пустой, — подсказал Матвей. Не дав разгуляться простору Лешиного нытья, он скрылся за дверью.

…Танина спальня почему-то была открыта. Леша поскребся о половичок и постучался для приличия. В прихожей прошаркали тапочки, что-то (по звуку лопатка для обуви) упало, и крайне недовольный голос строго вопросил:

— Кто там?

— Это я, — брякнул Леша и забарабанил требовательно.

— Кто это я? — бдела Таня, не меняя интонации. — Выражайтесь яснее.

— Леша!

— Какой такой…

— Артемьев, — заорал он так, что подавился и зашелся кашлем. Проход немедленно освободили, и Леша ввалился в комнатушку, где его встретили весьма нерадушно. Не поздоровавшись, Таня прошмыгнула в спальню, там притихла и, спустя минуты две, к Леше вышла Настя. От нее веяло недружелюбием. Можно сказать, враждебностью.