Ландскнехт шагает к океану

Но, резко вырвав себя из привычной среды обитания, Михель опасался зачахнуть на новом непривычном поприще. Требовалось окружение, поддержка. Неясные, но великие замыслы, разрозненно-неоформленно заполонившие голову, предусматривали если не компанию, подобно приснопамятной 4 М и 4Г, то хотя бы единомышленника, готового топать с тобой и за тобой до отмеренного Судьбой предела. И кто ж у него на подхвате?

Гюнтер — свихнувшийся поп, упорно не желающий слышать, что все кругом поголовно с утра до вечера зазубривают и скандируют из Писания одну только фразу: «Ибо не мир я принёс, но меч!»

Макс, всегда готовый бежать на край земли, но именно только до края земной тверди, и не далее, шут гороховый, готовый примкнуть к тем, кто будет громче ржать над его бесконечными шутками, готовый ради острого словца и перчёной шутки нарушить любой приказ.

Про Маркуса и вспоминать не хочется. Он воду-то даже как питьё на дух не переносит, а тут море — враз свихнётся.

Примкнуть к чужим? Это надо кому-то крепко довериться. Да и кого отыщешь среди этого сухопутного сброда. Все, кто хотел выудить счастье из глубин морских, и так давно на флоте, вот только Михель что-то подзадержался да так и завис между небом и землёй.

Верти не верти, а кроме как к Гюнтеру... К кому ж ещё. Хоть отговорит по-умному.

Мудрый Гюнтер не стал сразу разубеждать — внимательно выслушал, пошлёпал губами, соображая.

— Я б и сам с тобой рванул. Не в «морские братья», разумеется, а в миссионеры. Ведь сколько там ещё язычников бродят впотьмах без света слова Божьего. Замаливал бы грехи — свои и чужие, нёс слово животворящее. А и смерть мученическую обрести от рук безбожных агарян было б ой как славно. Так что уговорил — составлю тебе компанию. Только вот, чудак-человек, — нельзя зачинать другое дело, старое не претворив, да ещё в паре шагов от цели. Знаешь ведь, почему столь форсированно на север топаем. Думаешь, только отступника Георга карать[143]? Бери выше. Ведь во всей Вселенной только один смертный желает продолжения войны — король Швеции. Как только утихнет это подлое сердце, а это может случиться и завтра, потому как об этом молит весь крещёный мир, — тут и войне карачун. Мы победим — правда у нас. Потому и Георга идём потрошить. Взвоет Иуда сей, шведов запросит пособить, не бросить. А ведь все астрологи при светлейшем давно предсказали дату гибели Адольфа-супостата. Впрочем, как и конец самого генералиссимуса[144]

. К весне — верно тебе говорю — замиримся. Сбросим шведов обратно в море, очистим Померанию, Мекленбург — и готово — я целиком к твоим услугам.

— Так мы ж там, вроде как были[145].

— Ничего-то ты не понимаешь. Я тебе толкую — мир не за горами, а ты упёрся как бык. Устали ведь люди от войны, невмоготу, неужели ты не видишь?

— Да я и сам вроде как устал.

— Правильно, и я устал. Но надо потерпеть ещё чуть-чуть. Это ведь Господь наш в очередной раз испытывает веру нашу на прочность, проверяет твёрдость духа чад своих. Так что, мил дружок, Макса мне не баламуть и сам поостынь. Хватит с меня, что Гийома упустили. А после битвы я сам тебя благословлю — море — так море.

Дожился, понимаешь ли, уже и Гюнтер тиранит почём зря. А может, остаться? Голова пухнет от дум и сомнений — хоть монетку подбрасывай да решай.

Время покажет, прав был Гюнтер или нет. К тому же путь на север плотно перекрыли шведы. Осталась малость — сковырнуть их с дороги, как надоедливый чирей с тела. Пока Валленштейн ведёт нас всех на север — Михелю лучшего и желать не надобно. К тому ж иметь Гюнтера в противниках-преследователях — благодарю покорно. И так еле удержали — хотел сходить до шведов за Гийомовой головой. И ведь принёс бы...

ЛЮЦЕН, НЁРДЛИНГЕН И ДАЛЕЕ

XXIII

В центре земли, коченеющей с вырванным сердцем, земли, некогда славной тучными нивами и цветущими городами, а ныне изобилием волков да бескрайностью кладбищ, стыла на железном ветру деревушка Люцен. Молила всех святых запорошить глаза воякам, как будут топать мимо, а ещё лучше — низвергнуть ландскнехтов разом в тартарары.

Из-за сильного рикошета, что ль, мольбы те попали не в те уши и были превратно истолкованы.

Именно на поле и дорогу пред Люценом положили глаз паписты и евангелисты для очередного, последнего и решительного выяснения коренных вопросов бытия и сознания.

Хвала Всевышнему, что битвы не столь часты, — иначе войны бы закончились в полгода, и чем прикажете ландскнехту тогда кормиться?

Проклятье дьяволу, что битвы так редки, — иначе давно бы все вояки навеки упокоили друг дружку, и старый Мир-отец наконец-то смахнул бы горючие слёзы, вызванные неразумными действиями скверных чад своих.

По шведской моде, большим поклонником которой оказался светлейший, их мушкетёрский полк раздробили едва не по капральствам и расставили между кавалерийскими эскадронами.