— Вот именно, сын генерала. Это их военное, генеральское дело. Сын генерала платит за право ускоренно самому стать генералом. Мы не знаем, может, он сам попросился. А тут другое. Интеллигентный мальчик и очень, очень грязная война.
— Хватит дядя Ли.
— Офицеры торгуют солдатами как крепостными. Все украдено или продано. Чеченские бандиты после боя приезжают расслабиться в московскую сауну. И ты хочешь, чтобы твой мальчик, единственный мальчик стал бараном в этих горах?
— Ему же еще почти год до призыва.
Лион Иванович молча ушел.
31
Участок был разделен на две примерно равные части, как и дом, купленный Коневыми в поселке Пуговичино. В их части сада имелось три старых, раскидистых, очень плодоносных яблони, несколько молодых слив и мертвая груша. Николай Николаевич сидел на крыльце в тельняшке и трениках, покуривал и прикидывал спокойным глазом объем работ. Нина Семеновна возилась с не разобранным барахлом в доме.
Лариса с Гапой осторожно блуждали между грядками, стараясь не запачкать дорогие туфли и брюки.
— Признаться, он меня окончательно сразил.
— Ты рассказывай, рассказывай. — Затягивалась папиросой Агапеева, она с презрением относилась к тонким сигареткам подруги, в том, как она сама курила, чувствовалась большая привычка к мужскому обществу. К тому же она сегодня была мрачнее обычного, нервнее и злее. Но своей роли конфидентки счастливой подруги не изменяла.
Лариса практически цвела, и если бы ей захотелось остановиться где–нибудь под окном, то пчелы ее скоро стали бы принимать за жасминное дерево. Так она благоухала и не только духами, но и порывами светлого настроения.
— Я почти с самого начала немного третировала его, ты помнишь, что слишком солдафон, прямолинейный, квадратный. В шутку, конечно. Да и, если честно сказать, мне нравилась его мужской стержень в сравнении с моим вялым лекторским контингентом. Слова болтать они мастера, а чтобы гвоздь забить, не говорю уж о мужском поступке…
— Ну, ну.
— Так вот ему, чтобы чуть–чуть позлить, намекала, что нет в нем артистической жилки. Я видела, что он все больше помалкивает, когда рядом какой–нибудь умник из моих.
— Признак ума — не ляпать лишнего.
— Это женская добродетель — молчание. Так вот, я не уколоть его хотела, хватит с меня артистичных и на работе, мне был нужен характер, нет сейчас русского мужского характера.
— Да, уж. — Агапеева долго искала, куда девать окурок, прикончила каблуком.
— Целую неделю его не было…
— Я же тебе говорила — сына хотели сажать.
— Я думала что–то случилось, начинает отползать товарищ генерал в семейную бухту.
Агапеева закурила.
— А позавчера утром сажает он меня в свою «волгу» и куда–то в Подмосковье.
— Я слушаю, слушаю.
— Ехали часа три, а то и меньше. Даже с пикником. Приезжаем — непонятно. Военная часть, не военная часть. В глухом лесу колючая проволока, бараки, все солдатики по пояс голые на спортгородке. Обедаем. Потом стрельбище. Солдатики тарахтят, доски кулаками ломают, на стену лезут в дыму.
— Понятно.
— Но, самое интересное, под конец.
— Секс в спальном мешке?
Лариса с интересом поглядела на подругу, что это ты?! Та, извиняясь, помахала новой папиросой — не бери в голову. Лариса кивнула, ну, ладно.
— Выходим на берег речки.
— Что за речка?
— Погоди. Мы стоим на этом берегу, а на том начинается какая–то возня. Человек выбегает на песок, скидывает сапоги, гимнастерку, и бултых в воду. За ним выскакивают из ельничка пятеро–шестеро с карабинами и начинают палить ему в спину.
Агапеева даже остановилась.
— Ну, ну.
— Вот тебе и ну, ну. Мужик этот плывет, выстрелы гремят. Я не знаю, что и думать.
— И чем кончилось?
Лариса самодовольно улыбнулась.
— Выплыл. Усатый такой. Смеется. Смотрю, генерал мой, тоже хохочет. Сзади прибежали двое и втыкают в берег железную вывеску на шесте, ну, знаешь, такие перед населенными пунктами на дороге ставят.
Агапеева кивнула.
Лариса многозначительно затянулась, поиграла дымком, помигнула подруге.
— А на вывеске, на табличке этой написано «р. Урал».
— Не фига себе!
— Да, да, а переплывший этот, подходит ближе берет под козырек, хотя козырька никакого нет, и говорит: «Комдив Чапаев прибыл по вашему приказанию!»
Подруга длинно и искренне присвистнула и повторила:
— Не фига себе! — Ее явно проняло.
— Ты понимаешь, — самодовольно и восторженно, — пела Лариса, это же называется акция, генеральский хеппенинг. И так неожиданно, и так срежиссированно! Стреллер и Питер Брук.
— Что?
— Я говорю, что мне, в общем–то смешновато было. Не такие перформансы закатывались в мою честь. Но важен, как говориться не подарок, а желание подарить.
— Я тебя понимаю.
— Дурак, дураком, а как трогательно.
— Дура–ак. — Охотно соглашалась Агапеева
— Это же надо, думал, табличку припас, людей подготовил.
— Да-а.
Лариса по примеру подруги забычковала и свой окурок. Еще сидя слегка прищурилась, и встала во весь рост уже в несколько другом настроении.
— Но знаешь, что я тебе скажу.
— Еще что–то скажешь? — Развела руками подруга.
— Я видела и более дикие постановки.
— Что?