Лароуз

Тепло заставило Лароуз вспомнить то золотое время, когда ее мать еще не погрузилась в пучину пьянства. Она окинула Вольфреда критичным взглядом. Он выглядел как настоящий индеец. Ее учителя обстригли бы ему волосы и отобрали все, что на нем надето: рубашку в цветочек из красного набивного ситца, брюки с бахромой из оленьей кожи, широкополую шляпу, мокасины, украшенные цветами из бисера и расшитые цветными нитками. Кожа у него загорела до глубокого орехового цвета. В зубах он держал зажженную трубку. Дым был ароматным: табак он смешал с шалфеем и корой красной ивы. Он подмигнул, почувствовав на себе ее взгляд. Лароуз попыталась рассмеяться, но корсет был затянут чересчур туго. Почему бы не посмеяться? Она сунула руку под сорочку и ослабила корсет прямо на глазах у Вольфреда. Потом сняла туфли, вынула из волос шпильки. Корсет и обувь были хуже всего — ни глубоко вздохнуть, ни шагнуть, не почувствовав ужасную боль. Кто ее увидит? Кому теперь дело до того, что она станет носить мокасины, сожжет корсет, и ей не придется иметь дело с пятьюдесятью пуговицами на спинке платья? Она снова начнет есть свежее мясо и забудет о репе. Вольфред улыбнулся, сверкнув зубами. Как долго он ждал — в какой-то степени можно было сказать и так. В любом случае он не женился ни на одной из тех женщин, с которыми встречался. Может, он слишком груб для нее? Эта мысль пришла в его возбужденный ум неожиданно. Он замедлил шаг вола и остановил тележку. Казалось, ветер свистел у него в ушах, хотя стоял штиль.

Вольфред повернулся к ней, нежно коснулся ее лица.

— Гиимиикаваадиз[158], — произнес он.

Внезапно она со всей ясностью увидела их нагими, лежащими на речном утесе в лучах солнечного света, лакомящихся ягодами, пока их губы и языки не потемнеют от сока, пока его капли не побегут по ее подбородку и не собирутся в лужицу возле ключицы. Лароуз увидела грядущую жизнь и поняла, что та станет явью. Она привлекла Вольфреда к себе. Он пронес ее через высокую траву, и они легли там, где высокие стебли могли скрыть их наготу. Они катались по ягодам, давя их, и красный сок был похож на кровь, пролившуюся при родах. Чего только с ними не произойдет. Они станут одним целым. Они станут всеми людьми.

— Хочу свадебное платье, как это, — сказала она Вольфреду и показала фотографию, которая была сделана, чтобы собирать деньги на школу.

На снимке красовалась ее подруга. Всю одежду взяли напрокат, из своего остались только волосы. Лароуз тщательно их расчесала, так что они каскадом падали на плечи. Затем собрала их в пучок, какие носят невесты.

— Думаю, эта девушка умерла от чахотки, — проговорила Лароуз. — Я не получила от нее ни одной весточки после того, как она вернулась домой.

Кашель рвался наружу и из ее легких, но она постаралась его превозмочь и, постучав себя в грудь, опять задышала ровно. Ей станет лучше. Девушка чувствовала, как ее сила преодолевает слабость.

Вольфред поставил небольшой сруб, которому суждено было в будущем стать центром дома, где потечет жизнь его потомков. Хижину соорудили из тесаных дубовых бревен, щели между которыми промазали глиной. Там имелись дровяная плита, чугунная сковорода с длинной ручкой, окна из промасленной бумаги и хороший дощатый пол. Вольфред сделал кровать из натянутых на раму веревок. Лароуз набила тюфяк дубовыми листьями, а подушки наполнила пухом рогоза. Печка зимой раскалялась докрасна. Любовью они занимались под шкурой бизона.

После Лароуз мылась в ледяной воде при свете луны. Она протягивала руки к искрящемуся серебру. Ее тело было готово принять чувственную, созревшую, жадную жизнь. Потом она залезала обратно в постель. Когда Лароуз погружалась в сон, ощущая приятный жар тела Вольфреда, ей казалось, что она поднимается в воздух. Когда девушка открывала глаза, желая посмотреть вниз, вдруг оказывалось, что она уже пролетела сквозь крышу. Тогда она поднималась еще выше и облетала свои владения, проверяя, не горят ли вокруг их маленькой хижины костры духов.

Высоко в небе что-то напевали звезды. Одна из них упала каплей огня. Она задрожала, качнулась из стороны в сторону, а затем устремилась прямо к Лароуз. Та отклонилась назад и оказалась лежащей рядом с Вольфредом.

Так они принесли в мир новую жизнь.

Лароуз разрезала свою модную одежду, чтобы сшить из лоскутков детские одеяла. Она разобрала корсет и вынула его странные гибкие кости. Вольфред сделал из них ограждение для головы младенца и установил его на заспинную доску[159]. Туфли они отдали жене одного из поселенцев в обмен на семена. Чулки и шляпу подарили знахарю, который придумал имя их ребенку.

Следующие трое детей родились во время грозы. Лароуз кричала, когда гремел гром. Энергия била в ней через край, и роды проходили легче. Все четверо родились сильными и исключительно хорошо сложенными. Их назвали Патрис, Катберт, Клеофила и Лароуз. Было ясно, что все они унаследовали энергию и целеустремленность матери, а также упорство и любознательность отца, сочетающиеся в тех или иных пропорциях.