Лароуз

На следующий день она наблюдала у болота, как медведь выкапывал из земли какие-то корешки. В другой раз лиса высоко подпрыгнула в траве, выгнувшись дугой, и убежала с мышью в зубах. Потом ей показались олени. Их чувства были обострены, они то и дело останавливались, чтобы передернуть ушами и повести носом, подмечая все запахи, прежде чем выйти на открытое место. Еще она видела, как летела грязь из-под лап барсука, копавшего себе нору. Белоногие мышки с милыми глазками. Синие ласточки, снующие в воздухе, нарезая круги. Парящие ястребы, зависшие в одной точке, словно по мановению волшебной палочки. Ворóны, кувыркающиеся в потоках воздуха, словно гимнастки на спортивном бревне. В лесу Мэгги теперь чувствовала себя куда свободней, чем в доме, где обитала ее семья.

Однажды она сидела высоко на дереве, отрывая лапки лесному клещу. Вдруг что-то большое обрушилось на нее, словно немой призрак. Она прильнула к стволу, едва ли не распластавшись по нему. Только бы удержаться. Мэгги почувствовала, как чьи-то пальцы слегка коснулись ее волос, а потом неведомая тварь ринулась вверх, без звука исчезнув среди листвы, словно та всосала ее. Мэгги нелегко поддавалась испугу, но тут она почувствовала, как сперло дыхание. Она спустилась пониже, но примерно на полпути к земле почувствовала, как давешнее нечто опять приблизилось к ней. Девочка прижалась к стволу. Сова с огромными горящими золотыми глазами села на ветке прямо перед ней, щелкнула клювом и уставилась на нее каким-то нереальным голодным взглядом. Мэгги отвернулась и посмотрела назад. В этот момент ее сердце распахнулось, и она подпустила птицу. Сова набросилась на нее. Девочка выставила вперед руки, и острый, как бритва, клюв, оставил глубокие порезы у нее на запястьях. Ее крики, однако, произвели на сову должное впечатление. Во всяком случае, она держалась от Мэгги на расстоянии, пока та спускалась на землю. Потом, когда Мэгги продиралась сквозь кустарник, сова еще раз налетела на нее. От страха у девочки волосы зашевелились на голове.

Мэгги перешла с бега на шаг, лишь оказавшись неподалеку от дома. Когда она вышла из леса, то увидела машину матери на подъездной дорожке. Она прошла через пустой дом. На заднем дворе Мэгги заметила пса, настороженно сидящего перед сараем, уставившись на дверь. Пес почувствовал на себе ее взгляд и обернулся. Он подбежал к ней, заскулил, а затем вернулся, чтобы снова с тревогой посмотреть на дверь.

Мэгги не окликнула мать по имени и вообще не издала ни звука, словно сова, вселившаяся в нее. Вступая на неведомую тропу, ведущую либо к покою, либо к тревогам, Мэгги вошла в сарай. Беззвучность ее шагов, возможно, не дала произойти худшему. Руководствуясь обнаженными чувствами, она открыла маленькую боковую дверь и заглянула внутрь. В луче света Мэгги увидела мать. Нола стояла на старом зеленом стуле с нейлоновой веревкой на шее.

На ней были фиолетовое вязаное платье, ремень с серебряной застежкой, темно-бордовые холщовые тапочки на плоской резиновой подошве и чулки с тонким узором. Грудь Нолы была увешана ожерельями, на пальцах сверкали кольца, на запястьях — браслеты. Она нацепила на себя все свои украшения, чтобы никто больше их не надел. Возможно, Нола делала это периодически в течение нескольких недель или лет. Вероятно, она простояла так все утро, собираясь с мужеством, чтобы ударом ноги отбросить стул в сторону.

Она все еще могла это сделать. Мэгги не хватило бы сил, чтобы поднять мать, или быстроты, чтобы перерезать веревку. Нола могла совершить непоправимое на глазах у дочери. Кто знает. Смысла бежать вперед не было. Мэгги не двигалась, но ярость подступала к горлу и мешала дышать.

— Боже, мама, — произнесла она голосом настолько скрипучим, что это взбесило ее еще больше. — Ты правда собираешься повеситься на этой дешевой веревке? Ведь это, по сути, та же бечевка, которой мы обвязывали рождественскую елку.

Нола топнула ногой, и стул закачался.

— Стой!

Нола взглянула на дочь так, словно смотрела из другого мира. В глазах Мэгги мать увидела власть совы. В глазах Нолы дочь увидела власть только ее самой и никого больше.

Нога снова поднялась. Собака рядом с Мэгги задрожала, вся превратившись во внимание.

— Послушай, — сказала Мэгги. — Перестань. Пожалуйста.

Нола заколебалась.

— Я никому не скажу, — пообещала Мэгги.

Нерешительность Нолы переросла в паузу.

— Мамочка! — Мир перед глазами Мэгги расплывался. Это слово, сам голос, пристыдил ее. — Если ты спустишься, я никогда никому не скажу.

Нога Нолы опустилась и замерла. Воздух искрился, он был горячим и удушающим, как связавшая их тайна. Раскаяние заставило Нолу снять веревку и спуститься. Внезапно возникшее чувство клаустрофобии вызвало у Мэгги рвотный рефлекс.