Ласковый ветер Босфора

– Катя, ну прости ты меня! Ну так вышло, пойми. Думаешь, я не переживал за тебя, не думал, как ты там? Да у меня сердце на куски рвалось. Если б я только мог с тобой увидеться, хоть позвонить, хоть денег немного передать… Но ты же понимаешь, этого нельзя было делать, иначе меня тут же засекли бы. И я работал, каждый день работал ради того, чтобы вернуться к тебе и сказать, что нам ничего больше не угрожает. И мне удалось. Дело закрыто. Меня никто больше не тронет, и тебя тоже. Катя, я дам тебе все, что ты хочешь. Хочешь дом? Говори где! На морском побережье, в Альпах, хоть на Северном полюсе. Назови место, и я построю его для тебя. Не хочешь дом, а чего хочешь? Театр? Свой собственный, а, Катюш? Чтобы ты там была полноправной хозяйкой, чтобы ставила, что хотела и как хотела. Хочешь? Я сделаю, ты только скажи. Ну не прогоняй меня, не нужно. Не тверди мне всю эту вашу новомодную психологическую чушь – подорванное доверие, вся фигня. Что мне сделать, чтобы ты снова начала мне доверять? Имущество на тебя переписать? Так я готов, ты скажи только.

Павел говорил горячо, отчаянно. Темный огонь в его глазах разгорался все сильнее. Теперь он еще больше напоминал Кате Парфена Рогожина, неистового и неостановимого в своей бешеной страсти разбогатевшего мужика. Кате показалось даже, будто в зрачках его пляшут отблески пламени камина, в который он швырнет сейчас толстые пачки денежных купюр. И ей неожиданно стало страшно. Что сделает этот человек, если она решительно ему откажет? На что толкнет его это исступление? Что, если он начнет копать, выяснять, кем так увлечена его жена, что и слышать не хочет о возвращении к нему? Что, если как-то узнает про Эртана и решит ему навредить?

– Я же люблю тебя, Катюша моя, дорогая моя девочка, – пробормотал Павел, снова шагнул к ней и бережно обхватил своими ручищами за плечи.

Нужно было срочно сделать что-то, как-то остановить этот пожар, обезопасить себя, а главное, Эртана. Пускай не окончательно, но хотя бы выиграть время…

– Паша, послушай, – как можно мягче произнесла Катя. – У меня через неделю премьера. Этот спектакль очень много для меня значит. Он стал моим спасением после всех этих страшных лет, я вложила в него всю душу. И сейчас я просто не могу больше думать ни о чем другом. Пожалуйста, дай мне время, не тревожь меня сейчас. Если постановка провалится по моей вине, я этого не переживу. Обещаю, я дам тебе ответ после премьеры.

Кажется, ей удалось найти правильные слова, волшебное заклинание, усмирившее пробудившегося в Федорове зверя. В конце концов, он всегда очень уважительно относился к ее работе.

– Хорошо, – послушно кивнул Павел и разжал руки, отпуская ее. – Хорошо. Я не стану на тебя давить. Но помни, после премьеры я жду ответа.

С этими словами он развернулся и вышел из номера.

Глава 9

До премьеры оставались считаные дни. И Катя усилием воли заставила себя на время забыть о личных проблемах, о мучивших ее вопросах и сосредоточиться на главном – на окончательной подготовке спектакля к показу. Павел, как и обещал, не тревожил ее, и все же порой Кате казалось, что она затылком чувствует в стамбульской толпе его жгучий темный взгляд, ловит краем глаза похожий силуэт. То ли внезапно объявившийся после трех лет молчания муж хоть и держался в стороне, но все же не спускал с нее глаз, то ли у нее просто расшалились нервы.

Эртан тоже не напоминал ей о том их разговоре, однако стоило им с Катей оказаться в одном помещении, как она всей кожей ощущала нараставшее напряжение. Как будто сам воздух сгущался, становился плотным, предгрозовым. Казалось, еще чуть-чуть, и под потолком театра начнут бить электрические разряды, вспыхивать зигзагами сухие зарницы.

Даже Мустафа вроде бы угомонился и больше не стремился раскрыть Кате глаза, очевидно, считая, что сделал все, что мог. А может, в нем тоже в конце концов победило рациональное начало, и опытный продюсер понял наконец, что нервировать режиссера перед премьерой – не самая лучшая идея.

Так или иначе, но последние прогоны проходили в нормальной рабочей обстановке. Некоторую сумятицу внесла только Нургуль, чья личная жизнь в очередной раз совершенно некстати забила ключом. В один из дней в концертный зал неожиданно явился Эмре Эрдоган, тот самый рок-музыкант, пробудивший в Давутоглу роковую страсть. Как ему удалось проскочить мимо охраны, оставалось непонятно. Должно быть, Эмре воспользовался своей известностью. А может, это сама Нургуль попросила пропустить своего возлюбленного.

Катя до сих пор не видела своими глазами героя романа Нургуль, лишь слышала от девушки, избравшей ее своей наперсницей, о том, как он талантлив, как не похож на других и какая у него тонкая ранимая душа, а потому не сразу сообразила, что внезапно ввалившийся в зал под конец репетиции полноватый мужик с длинным сальным курчавым хвостом, облаченный, несмотря на жару, в определенно требовавшие стирки кожаные брюки, и есть тот самый мятущийся поэт.