Кате неожиданно понравилось стоять на службах, она словно попадала в совершенно иную реальность, не уставала, могла несколько часов простоять, забыв обо всем. Потом соседка записала ее в воскресную школу. Оказалось, что у Кати хороший слух и несильный, но светлый и чистый голос, очень высокий, колоратурное сопрано, легкое, хрустальное, летящее до исчезающих, не воспринимаемых человеческим ухом как голос нот. Те ноты, которые могла спеть Катя, слышатся как звук музыкального инструмента или голос крохотной птички. Кто-то советовал Катиным родителям отдать ее в музыкальное училище после девятого класса, но Катя к окончанию средней школы твердо заявила родителям: «Хочу жить в монастыре». Никакие уговоры не помогли. Съездив пару раз с соседкой в монастыри, она иного пути для себя не видела. И радостно, как награду, как избавление приняла переезд в монастырь.
Катя – идеальная монахиня, пришедшая в монастырь из любви к Богу, той любви, которая пронизывает все существо некоторых монахов, необъяснимой с житейской точки зрения, закрывающей для них жизнь в миру, но открывающей какие-то иные, духовные, потаенные пути. Главное, открывающей им путь к счастью.
Анна видела, что Катя счастлива. Это счастье было сродни блаженству, тому самому, которое в русском языке имеет удивительный смысл. Блаженство – высшая степень чистого наслаждения. Благой – прекрасный и высокий. А вот блаженные, или тем более блажные – это те, кого нормальная жизнь в миру отделяет, отталкивает, давая им название, в котором слышится некое снисходительное уничижение. Но что есть нормальная жизнь… Анна вздохнула, поправила платок. Она видела, что Катя кротко улыбается ей, небольшие серо-голубые глаза, ясные, простодушные, с радостью смотрели на Анну. Что вызывало такую радость Кати – непонятно. Измученная своими страданиями, ожесточенная Анна – как на нее можно было смотреть с такой радостной улыбкой? Чему тут улыбаться? Анна заставила себя спокойно поздороваться с Катей.
– Здравствуй, сестра, – мягко ответила ей Катя. – Денек-то какой сегодня. Божий.
– Да, слава Богу, день хороший, – ровным голосом ответила Анна.
Катя ее невыносимо раздражала. Ничем. Своей радостью. Своей кротостью. Своей нерассуждающей любовью к Богу и церкви. Бога Анна тоже любит. Чувствует себя под его защитой, говорит с ним, верит ему, верит в него. Не может не верить. Потому что не верить, что она встретит когда-то Артема, что Артем сейчас с ее матерью, невыносимо больно. Когда наступают минуты сомнения, боль становится физически невыносимой.
– Мальчика видела? – спросила ее Катя.
– Видела, – сквозь зубы проговорила Анна. – Его все видели, я думаю.
– Матушка сказала, теперь много детей у нас будет. Вот завтра приедет… девушка… – Катя чуть помедлила, смущенно улыбаясь, – беременная…
– Девушки не бывают беременные. – Анна прямо посмотрела в глаза Кате, дождалась, когда та, покраснев, опустит глаза, поправила платок, с силой воткнула лопату в землю и широкими шагами пошла открывать воду. Не надо ее трогать! Одна просьба ко всем, ко всему миру! Не ковырять ее кокон, который она плетет, плетет, он рвется, снаружи врывается то ледяной ветер, то дождь, то горячее дыхание солнца, а она закрывается, закрывается, и ей удастся спрятаться там ото всех. Почему только год назад это было легче? Боль утраты была сильнее, чем сейчас, но ничто так страшно не раздражало, было гораздо дальше. А сейчас мир приближается со своими глупостями, суетой – даже здесь! Даже здесь… Как могут они принять беременную, беременность настолько физиологический процесс, женщина ведь так погружена в состояние своего организма, необычное, тревожное, сложное. Что делать беременной среди них, многие из которых – девственницы?
Анна обернулась. Катя, блаженная Катя, стояла и смотрела на нее с той же кроткой улыбкой. Да черт возьми! Анна развернулась и подошла к ней.
– Прости, – сказала она.
– За что? – искренне удивилась Катя. – Бог простит.
Анна кивнула и все же пошла открыть воду. Да, с