Ласточка

– Сухарей поешь, – посоветовала Ника. – Что устраивать из этого комедию…

– Комедию? Комедию?!! Ты сказала… Ты… – Кирилл замотал головой, быстро подошел к Паше, стал силком тянуть того за собой. – Давай, пошли!

– Не, Кирюх, я в лагерь не вернусь. Программу выполним, потом пойдем, чё мы как эти…

– Ну и черт с тобой! – Кирилл махнул на него рукой, метнул полный обиды и ярости взгляд на Нику и огромными неуверенными шагами пошел по тропинке, пошатываясь на длинных тонких ногах, то и дело задевая рюкзаком за кусты, растущие вдоль нее с одной стороны.

Игорь вздохнул:

– Просто ерунда какая-то! Ну что, за ним?

– Нет, – хором ответили Ника и Паша.

– А если заблудится?

Паша равнодушно пожал плечами. Ника развела руками:

– Истерика – лучший метод воздействия. Маленькие мальчики обычно на пол в магазине ложатся, если мама покупать что-то не хочет, и плачут.

Игорь посмотрел вслед Кириллу, который быстро удалялся, вниз по тропинке идти было легко.

– Интересный мальчик. Подождем, вдруг вернется, или пойдем дальше?

Подростки переглянулись.

– Не знаю. – Ника смотрела на Игоря, удивляясь непривычному ощущению.

Неужели так бывает, что совершенно незнакомый человек вызывает полное доверие и, главное, кажется, что ты его знаешь очень давно? Это чувство, возникшее почти сразу, как только она увидела Игоря, за то время, что они шли, укрепилось. Как будто она уже видела эти веселые внимательные глаза, светлые густые брови, хорошее приятное лицо, чуть неправильный нос, придающий лицу смешливое выражение, как будто Игорь вот-вот засмеется, слышала раньше голос, вообще когда-то хорошо его знала. В какой-то другой параллельной жизни, где тоже ты, но чуть другая. Иногда эти две жизни соприкасаются, и ты видишь что-то, понимаешь, что не должен был видеть и понимать, вспоминаешь картины, которые на самом деле ведь никогда не видел. Или, может, она видела его далеком детстве, которого не помнишь, но которое живет где-то глубоко внутри тебя.

Недавно на даче она нашла свою самую первую куклу. Ника о ней вообще забыла – не до кукол было в последние два года, и не до чего, выжить бы, точнее, начать жить заново, без Артема и фактически без матери. И этой весной она полезла на даче в «библиотеку» – так называется у них огромная кладовка на втором этаже, заваленная книгами, вещами, которую когда-нибудь надо разобрать, когда у всех будет много свободного времени, на улице будет идти дождь, а в доме не будет электричества. И они посмотрят с отцом друг на друга, сядут напротив и разберут все – и игрушки Артема, и Никины игрушки, и много-много книг с разных квартир, от всех бабушек и дедушек, и коробки с непонятными вещами – старыми клавиатурами, магнитофонами, какой-то посудой, обувью, одеждой, записными книжками, открытками, кассетами, еще старыми, даже не прямоугольными, а круглыми бабинами, которые прослушать не на чем, а выбросить невозможно – рукой деда, которого Ника помнит очень смутно, на одной из них писано: «Анечка поет и рассказывает, 3 года»…

Ника хотела добраться до связок книг с бабушкиной квартиры, матери Анны. Она помнила, как они увязывали эти книги, когда умерла бабушка. Анна плакала, Антон все делал, а Артем бегал вокруг, он плохо понимал, что происходит, ему не сказали, почему бабушки нет дома и не будет больше никогда. Ника увидела старые книги, среди них – дореволюционный словарь латинского языка, со всякими крылатыми выражениями в конце. Она открыла его, зачиталась, Анна почему-то расстроилась, видя, что Ника с таким увлечением читает, стала еще больше плакать. Ника побыстрее отложила словарь, увязала его вместе с другими книгами. И вот теперь она решила его найти. А вместо связок книг наткнулась на мешок с игрушками, оттуда сверху торчали коротенькие ноги куклы – мягкого пупса с нарисованными глазами и волосами.

Ника достала ее и ахнула, когда увидела лицо куклы, смешной нос, ушки, ручки… Она как будто отчетливо вспомнила, как она любила грызть этот нос, как раскачивала куклу за обе ручки… Их невозможно было ни повернуть, ни оторвать, они так приятно гнулись, такие мягкие, хорошие на ощупь… Странно, она же это напрочь забыла, она вообще не помнила, что у нее была такая игрушка, пока не увидела ее. Клава! Ее звали кукла Клава… Как же она ее любила маленькой… Сначала просто грызла, рассматривала, потом, когда подросла, Клава стала ее первой «дочкой», Ника пыталась кормить, одевать – сверху накрывала тряпочками, одежды на нее не было, укладывала спать… Потом уже Клава была ее дочкой и сестричкой одновременно…

Вот похожее чувство узнавания давно забытого она сейчас испытывала, глядя на Игоря. Она когда-то его так хорошо знала… В другой какой-то жизни… Она никогда о нем не думала, и одновременно она думала о нем всегда.

Игорь, почувствовав ее взгляд, обернулся. Ника отвела глаза. Паша, заметив это, встал, помахал руками, потом взял рюкзак в одну руку и стал поднимать его и опускать.

– Паш, Паш… Ты что?

– Качаюсь! – Паша упорно поднимал рюкзак раз пятнадцать, пока на лбу у него не выступил пот.

Игорь улыбнулся.