Лавка древнойстей. Том 2

— Вотъ какъ! Вс нужны, кром меня, разсуждалъ Чекстеръ, глядя въ окно. — Даже снобба предпочитаютъ мн. А я все-таки скажу: если на этотъ разъ и не онъ сцапалъ банковый билетъ, такъ, все равно, не сегодня-завтра, онъ что нибудь да сцапаетъ. Я всегда былъ о немъ такого мннія. Какая, однако, хорошенькая двушка, чортъ возьми! Просто прелесть! мысленно воскликнулъ онъ, увидвъ Барбару.

Та стояла внизу, около экипажа, въ который уже вс вещи были уложены. Чекстеру вдругъ пришла охота посмотрть на послднія приготовленія къ отъзду: онъ сбжалъ въ садъ и, остановившись въ нкоторомъ разстояніи отъ двушки, началъ длать ей глазки. Такъ какъ онъ былъ большой знатокъ женскаго сердца и зналъ какъ къ нему подъхать, онъ сейчасъ же принялъ эфектную позу; одной рукой подбоченился, а другую запустилъ въ разввающіеся отъ втра волосы. Эти пріемы свтскихъ ловеласовъ — если еще къ нимъ прибавить легкое посвистываніе — имютъ, говорятъ, неотразимое свойство побждать любое женское сердце.

Но увы! То, что хорошо для города, не всегда бываетъ пригодно для деревни: никто не обратилъ вниманія на великолпную позу Чекстера. Вс были заняты простымъ, житейскимъ дломъ, — проводами дорогихъ людей: прощались, цловали другъ другу руки, махали платками. Вс уже были на своихъ мстахъ — жилецъ Брасса и старикъ Гарландъ въ карет, форейторъ верхомъ на лохцади, а укутанный съ головы до ногъ Китъ на своемъ сиднь на запяткахъ. Провожали вс домашніе: около экипажа стояла старушка Гарланда съ сыномъ, мать Кита и Яша, немного поодаль — мать Барбары съ малюткой. Кто кланялся, кто кивалъ головой, кто присдалъ. Вс кричали «до свиданія», насколько хватало голоса. Черезъ минуту экипажъ скрылся изъ глазъ и вс разошлись. Остался одинъ Чекстеръ. Онъ не могъ прійти въ себя. Передъ нимъ все еще мелькала картина послдняго прощанія: Китъ, приподнявшись на запяткахъ, машетъ рукой Барбар, и та, представьте себ, передъ самымъ его, Чекстера, носомъ, — на глазахъ у этого баловня женщинъ, на котораго не разъ заглядывались дамы высшаго общества, во время катанія по парку — отвчаетъ ему такимъ же воздушнымъ поцлуемъ.

Ну и пусть онъ себ стоитъ на одномъ мст — словно приросъ къ земл — и въ душ проклинаетъ Кита, называя его принцемъ мошенниковъ, великимъ Моголомъ сноббовъ и связывая этотъ возмутительный фактъ съ тмъ гнуснымъ эпизодомъ съ шиллингомъ, а мы послдуемъ за экипажемъ, будемъ сопровождать нашихъ путниковъ.

День суровый. Жестокій втеръ ржетъ имъ лицо, полируеть скованную землю, сдуваетъ иней съ деревьевъ и изгородей и, подхвативъ его, уноситъ Богъ всть куда. Но Китъ не обращаетъ вниманія на непогоду. Чувствуется какая-то свобода, свжесть въ этомъ ревущемъ втр, который вихремъ подымаетъ съ земли сухіе листья, сухія втви. Кажется, будто все въ природ сочувствуетъ ихъ стремленію, все несется вмст съ ними. И чмъ сильне порывъ втра, тмъ быстре они подвигаются впередъ. Хорошо бороться съ этими порывами втра, побждать ихъ на каждомъ шагу. Вотъ онъ идетъ на васъ и, собравшись съ силами, готовъ разразиться надъ> вашей головой; но вы нагнулись, онъ просвистлъ мимо и исчезъ за вашей спиной. Лишь издали слышенъ его замирающій, хриплый голосъ, да видно, какъ деревья, при его приближеніи, гнутъ къ земл свои втви.

Втеръ дулъ весь день безостановочно. Ночь наступила ясная, звздная, но онъ все не унимался. Холодъ пронизывалъ до костей. Иной разъ — когда попадались особенно длинныя станціи — Китъ тоже чувствуетъ, что не мшало бы, если бы погода была помягче. Но вотъ они остановились перемнить лошадей. Китъ суетится, бгаеть взадъ и впередъ, отпускаеть прежняго ямщика, подымаетъ на ноги очередного. Лошади уже готовы. Китъ къ этому времени такъ набгался и согрлся, что кровь у него приливаетъ къ оконечностямъ и онъ думаетъ, будь погода потепле, путешествіе было бы далеко не такъ пріятно. Онъ весело вскакиваетъ на свои запятки и, затянувъ вполголоса лихую псенку, сливающуюся съ шумомъ колесъ, мчится впередъ по безотрадной дорог въ то вромя, какъ жители города, по которому они только что прохали, мирно почивая въ своихъ теплыхъ постеляхъ.

Джентльменамъ, сидвшимъ внутри экипажа, не спалось, поэтому они развлекали себя разговорами; а такъ какъ у обоихъ было одно на ум, то и бесдовали они объ одномъ и томъ же: вспоминали, какъ имъ пришло въ голову предпринять эту поздку, которая, по всмъ вроятіямъ, должна оказаться удачной; сообщали другъ другу о своихъ надеждахъ и опасеніяхъ: къ этой, внезапно возродившейся надежд примшивался какой-то неопредленный страхъ, какъ это часто бываетъ посл долгаго и тщетнаго ожиданія.

Когда уже перевалило за полночь, жилецъ Брасса, становившійся все боле и боле молчаливымъ и задумчивымъ, спросилъ своего компаньона, любить ли онъ слушатъ, когда что нибудь разсказывають.

— Люблю, отвчалъ тотъ, улыбаясь, — какъ любятъ вс люди, когда разсказъ занимателенъ; если же разсказъ не интересенъ, я все-таки стараюсь не показать вида, что онъ меня не интересуетъ. А почему вы задали мн этотъ вопросъ?