Лавка древнойстей. Том 2

Когда они подъхали къ уединенно стоящей почтовой станціи, онъ медленно сползъ съ своего сиднья — члены его совсмъ, окоченли — и спросилъ, много ли имъ осталось до такой-то деревни. На станціи вс уже спали — въ этихъ краяхъ день заканчивается рано. Но вотъ кто-то отвчаетъ изъ верхняго окна, что остается десять миль. Имъ кажется, что вчность проходить, пока дрожащій отъ холода ямщикъ перепрягаетъ лошадей, но наконецъ все готово и они снова пускаются въ путъ.

Эти 10 миль имъ надобно хать по проселочной дорог, сплошь изрзанной рытвинами и ухабами, предательски прикрытыми нападавшимъ снгомъ. Лошади идутъ медленно, на каждомъ шагу спотыкаются, дрожатъ отъ страха. Нашимъ путникамъ, возбужденнымъ до послдней крайности, не въ моготу сидть въ карет, подвигающейся шагомъ. Они выходять изъ нея и идутъ сзади. Идти трудно, дорога кажется нескончаемой. Они уже думаютъ, что сбились съ пути, какъ вдругъ гд-то неподалеку прозвенли башенные часы. Пробило полночъ. Карета остановилась. Она и подвигалась-топочти безшумно, но когда скрипъ полозьевъ о снгъ прекратился, вдругъ настала такая поразительная тишина, словно ей предшествовалъ невообразимый шумъ.

— Вотъ мы и пріхали, сказалъ ямщикъ, слзая съ козелъ. — Эй, вы, крикнулъ онъ, стуча безъ церемоніи въ дверь придорожной таверны, къ которой они незамтно приблизились; — нешто въ 12 часовъ у васъ вс уже спитъ.

Онъ стучалъ долго и громко, но никто не откликнулся на его стукъ: вс спали сномъ праведныхъ. Путники отошли немного поодаль, посмотрли на верхнія окна — черныя пятна на поблвшемъ отъ снга фасад дома — но нигд не было видно свта, нигд ни малйшаго признака жизни: можно было бы подумать: или этотъ домъ совсмъ заброшенъ, или вс его обитатели заснули вчнымъ сномъ.

— Пойдемте, ради Бога пойдемте, молитъ жилецъ Брасса. — Я не успокоюсь, пока не узнаю, что на этотъ разъ не опоздалъ, а этотъ молодецъ и самъ дозовется кого нибудь, если только это возможно.

Они переговаривались между собой шепотомъ, точно боялись снова разбудить эхо. Поручивъ ямщику, если вму удастся достучаться въ таверн, велть приготовить для нихъ все что нужно, они пошли дальше. Пошелъ вмст съ ними и Китъ, захвативъ съ собой клтку, которую онъ, узжая изъ дому, повсилъ въ карет — онъ не забылъ о ней. Клтка была въ томъ самомъ вид, какъ она оставила ее въ старомъ дом. Онъ зналъ, что она обрадуется своей птичк.

Дорога шла немного подъ гору. Они удалялись отъ церкви, на которой только что били часы, и отъ пріютившейся вокругъ нея деревушки. Возобновившійся стукъ въ дверь гостинницы ясно доносился до нихъ и производилъ на нихъ непріятное впечатлніе, нарушая общую тишину. Они пожалли, что не запретили ямщику производить какой бы то ни было шумъ до ихъ возвращенія.

Опять высокая колокольня, точно привидніе въ бломъ саван, заблестла передъ ихъ глазами: они незамтно, съ другой стороны подощли къ церкви. Церковь срая, старинная, даже среди такого сдого ландшафта выдляющаяся своей сдиной. На колокольн такіе же древніе солнечные часы почти совсмъ занесены снгомъ, такъ что трудно и признать ихъ за часы. Тутъ все было древнее: казалось, даже время отъ старости сдлалось неподвижно и никогда уже въ этихъ мстахъ день не придетъ на смну печальной ночи.

Вотъ они набрели на кладбищенскую калитку, но между могилами извивалось такъ много тропинокъ, что они опять остановились въ недоумніи, по какой изъ нихъ идти.

Къ счастью, неподалеку начиналась деревенская улица, если можно назвать улицей кривую линію, неправильно съ обихъ сторонъ окаймленную убогими лачугами. Тутъ были и большія избы, и малыя, и новыя, и старыя. Одн смотрли на улицу переднимъ фасомъ, другія заднимъ, нкоторыя крыши приходились въ ней ребромъ, у иныхъ вывска или навсъ выступалъ чутъ не на середину дороги. Въ окн одной изъ ближайшихъ лачужекъ слабо мерцалъ свтъ. Туда-то и направился Китъ, чтобы отъ кого нибудь узнать дорогу.

На его окрикъ въ хижин послышался старческій голосъ и вслдъ затмъ у окна показался старикъ, тщательно закутывавшій горло — онъ, видимо, боялся простудиться — и спросилъ, кто тамъ, чего отъ него требуютъ въ этотъ неурочный часъ.

— И кому это я могъ понадобиться въ такую лютую погоду! ворчалъ онъ. — По-моему ремеслу, кажется, мн нтъ необходимости среди ночи подыматься съ постели. Въ такой холодъ ничего не сдлается, могутъ и подождать. Что вамъ отъ меня нужно?

— Я не осмлился бы васъ безпокоить, если бы зналъ, что вы стары и больны, оправдывался Китъ.

— Я старъ! угрюмо повторилъ старикъ. — А почемъ вы знаете, что я старъ? Можетъ, я вовсе не такъ старъ, какъ вы думаете; а ужъ насчетъ здоровья, такъ я еще поспорю съ любымъ молодцомъ, не потому, чтобы я былъ очень крпокъ и бодръ для моихъ лтъ, а потому, что ныншніе молодые люди никуда не годятся: слабые и изнженные. Впрочемъ прошу прощенія, если я немножко грубо васъ принялъ сначала: ночью я плохо вижу, не отъ старости и не отъ болзни, нтъ, я и съмолоду плохо видлъ, вотъ и не примтилъ, что вы прізжій.