Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 1

«… хотел бы я знать, сколько воображаемых арабов породила “Книга тысячи и одной ночи”, потому что в пять лет я и сам был одним из них! Тогда я еще не был знаком с греко-римскими мифами, и именно книга Лейна открыла для меня великолепный мир чудес и свободы. Я придумал себе новое имя – Абдул Альхазред – и попросил маму сводить меня в магазин восточных сувениров, чтобы обустроить в комнате арабский уголок»[145]

.

Здесь мы встречаем как минимум два ложных утверждения. Во-первых, как я уже отмечал, в том возрасте Лавкрафт точно не мог читать издание Лэнга. (А в 1898 г. Сьюзи подарила ему эту книгу на Рождество как раз потому, что Говарду она очень нравилась.) Во-вторых, он по-разному объясняет происхождение имени Абдул Альхазред. В самом значительном автобиографическом очерке «Кое-какие заметки о ничтожестве» (1933), написанном примерно за два года до процитированного выше письма (в котором говорится, что имя он придумал сам), Лавкрафт сообщает, что имя Абдул Альхазред ему «сочинил кто-то из взрослых как типичное арабское имя». В другом письме дается более подробное разъяснение: «Точно не знаю, откуда взялось это имя Абдул Альхазред. Если верить смутным воспоминаниям, его мне подсказал кое-кто из старших, а именно наш семейный поверенный, только не помню, то ли я попросил его придумать для меня арабское имя, то ли предложил оценить уже имевшийся у меня вариант»[146]

. Семейным поверенным был Альберт А. Бейкер, остававшийся законным опекуном Лавкрафта до 1911 года. Если имя действительно выдумал он, то с точки зрения арабской грамматики оно звучит совершенно неудачно, так как Бейкер использовал артикль два раза подряд (Абдул Аль хазред). Более правильным был бы вариант Абд эль-Хазред, однако звучит не так красиво. В любом случае, как известно всем читателям Лавкрафта, выбранное имя осталось с ним надолго.

Может, «Тысяча и одна ночь» и не направила Лавкрафта прямиком к миру «странной прозы», но уж точно не мешала его интересам развиваться в этом направлении. Мало кто отмечает, что лишь в небольшом количестве сказок из этого цикла присутствует нечто сверхъестественное, и даже прославленная история о Синдбаде, по сути, представляет собой лишь рассказ о морских приключениях. Конечно, там упоминаются могилы, пещеры, заброшенные города и многое другое, что оставило свой след на воображении Лавкрафта, но это все же легенды, в которых потустороннее показывается не ужасающим отклонением от законов природы, а скорее чудом, на которое обращают не так уж много внимания.

Окончательно подтолкнуть Лавкрафта к миру «странного» могла неожиданная находка: в возрасте шести лет он обнаружил в доме у друга семьи «Сказание о старом мореходе» Кольриджа с иллюстрациями Гюстава Доре. По всей вероятности, американское издание поэмы («Сказание о старом мореходе», Нью-Йорк: «Харпер энд бразерс», 1876), которое выдержало много последующих тиражей. Вот какое впечатление произвела поэма вместе с рисунками на юного Лавкрафта: