Лазурный берег болота

– Дотошно деталей я не знаю. Думаю, перед смертью дед рассказал мне не всю правду. Федор Ильич сообщил, что вскоре после того, как Илья спас батюшку от расстрела, несколько местных рукастых мужиков, верных прихожан, оборудовали под домом отца Владимира надежное убежище. Если нежданно-негаданно заявятся чекисты, семья священника спрячется там. Был проложен тоннель, выход из которого упирался в избу Ильи, он обитал в стороне от Кокошкина, в Поповке. Отделочный материал, ничтоже сумняшеся, украли на стройке. За пятнадцать километров от Кокошкина переделывали в санаторий бывшую барскую усадьбу. Илья ночью смотался туда и привез облицовку для стен, плитку на пол.

– Не поверишь, – говорил он мне, – ни сторожа, ни одного человека там на ночь не оставляют. А в ящиках плитка керамическая, качество отменное, еще при царе батюшке сделана. На каком-то складе хранилась. Красть нехорошо. Но мы ж на благое дело. Купить в магазине боялись, ну как кто удивится: зачем мне столько кафеля, и настрочит донос! И вообще, если жития святых-то вспомнить! Мощи Николая Чудотворца украли купцы из Бари и в родной город привезли. Ризу Богородицы у одной женщины тоже тайком сперли. А мы всего-то облицовку стянули. Простит нас Господь.

Георгий посмотрел на икону на стене.

– Герои они! Жизнью ради других рисковали. Семья беглецов в Москве садилась в электричку, приезжала в Маркелово. Это за десять километров от Кокошкина, по другую сторону леса. Внешне люди выглядели обычными грибниками: сапоги, рюкзаки. В Маркелове они доходили до ельника и углублялись в него. С группой шел проводник, он ехал в другом вагоне, встречались на опушке. Эмигрантов приводили в дом священника, спускали в подвал. У них были четкие указания: что делать, если заработает звонок на стене.

– Теперь понятно, зачем он там! – воскликнула я.

– Это сигнал тревоги, – уточнил Георгий. – Беглецы сидели в подполе трое суток, когда становилось понятно, что никаких подозрений ни у кого они не вызвали, их провожали подземным коридором до избы Ильи. Там их прятали в крытой телеге и увозили. Дед сказал, что понятия не имеет о дальнейшей судьбе нелегальных эмигрантов. Но, думаю, он просто не хотел мне всю правду сообщать. Канал работал до начала финской войны. Уже и отец мой, Михаил, тоже деду помогал.

Георгий подлил нам чаю в кружки.

– В начале разговора я обронил: «Кто мог подумать, что Лазурный берег надежды превратится в Лазурный берег болота». Татьяна удивилась. Я не объяснил своих слов, но теперь вы все поймете. Летом отец Владимир приютил семью, которой суждено было стать последней из спасенных. Ее глава был художником, ему не спалось, он попросил у хозяина лист бумаги, карандаш, нарисовал лес, дом священника, дорогу, написал сверху «Лазурный берег надежды» и объяснил:

– Мы с женой раньше жили летом на Французской Ривьере, у нас там дом. В тысяча восемьсот семидесятом году писатель и поэт Стефан Льежар издал роман «Лазурный берег», название он придумал, увидев невероятной красоты море в районе Ниццы. А мы дали такое имя нашему особняку на Ривьере – «Лазурный берег». У вас нет поблизости побережья. Но вот вам от меня небольшая картина. На ней ваш дом, он воистину Лазурный берег надежды для нас.

Георгий Михайлович взял из вазочки печенье.

– Почему я произнес: «Кто мог знать, что Лазурный берег надежды превратится в Лазурный берег болота»? Да потому что здание, в котором люди обретали надежду на свободу, перешло в руки Игоря Шмакова и превратилось в Лазурный берег болота. А кто в нем живет? Упыри, вурдалаки и прочая нечисть!

Семенов провел рукой по волосам.

– Все, что я вам сообщил, происходило до моего рождения. Все я знаю только со слов тетки и деда. С отцом не беседовал. Он был молчуном, лишний раз рта не открывал, мог за неделю всего пару слов обронить. И дед, и отец воевали, оба вернулись живые-здоровые, даже не раненные. А вот жены их умерли. Бабушка от какой-то болезни, а первая жена моего отца рыла под Москвой окопы, когда столица готовилась к обороне от фашистских войск. Алевтина сильно простудилась и скончалась, как тогда говорили, от горячки. А отец Владимир, который был намного старше всех, вскоре после начала войны тихо умер. Дом священника остался пустым, и его мигом захватил жулик Никодимов, которого назначили председателем колхоза. Уж не знаю, как ему, проныре, удалось оформить чужой жилой дом на себя.

– Кто-то воевал за родину, а кто-то карманы деньгами набивал, – разозлилась Дюдюня.

– Мародеры во все века существовали, – вздохнул Георгий. – Первым домой вернулся дед. В сорок пятом он по нашим нынешним меркам еще молодой был, три года до пятидесятилетия оставалось. Но война не молодит. У Федора Ильича медалей-орденов было столько на гимнастерке, что до пояса места не оставалось. И он человек прямой, лукавить никогда не умел. Если человек дерьмо, то дед так и говорил:

– Ты дерьмо, дел с такими людьми я иметь не желаю.

А председатель тогда уже успел продать дом отца Владимира Игорю Шмакову.

Георгий подлил мне чаю.